Наши гости
06/09/2014 Михаил Матренин
Михаил Васильевич МАТРЁНИН родился 21 июня 1947 года в городе Белогорске Крымской области. В раннем возрасте болел костным туберкулезом, ряд лет лечился в Евпатории. В дальнейшем жил в крымских селах Гвардейское и Доброе. Первое стихотворение опубликовал в 1966 году в газете «Ленинец» Симферопольского района. Жил в Ленинграде с 1966 по 1971 год, когда учился на факультете журналистики Ленинградского университета. Ныне живет в городе Колпино под Санкт-Петербургом, в Крыму бывает ежегодно. Работал в газете «Ижорец», с 1998 года – сотрудник пресс-центра Ижорских заводов. Член Союза журналистов Санкт-Петербурга и Российского Союза профессиональных литераторов. Стихи и переводы публиковались в альманахах «Колпица», «Брега Тавриды», «Крещатик», «Молодой Ленинград», «Ижорские берега», журналах «Звезда» (переводы «Крымских сонетов» Мицкевича) «Нева», в ряде коллективных сборников. Автор книги «Живое пространство» (1997), ряд стихотворений которой навеян крымскими впечатлениями.
В Крым, по грибы
Что представляют себе при слове «Крым» те, кто в нем бывал и даже те, кто еще не бывал? Правильно: пляж и море. Но если бы я проводил там свой отпуск только так, то и вспоминать мне было бы не о чем.
…Вот утренний троллейбус № 1 (Перевальное – Симферополь), где по одежке можно отличить, кто куда едет. Пенсионер в брезентовой штормовке и с удочкой явно направляется порыбачить на водохранилище. Молодой человек в черном костюме, белоснежной рубашке и при галстуке – наверняка банковский клерк: кто же еще так вырядится в канун жаркого дня. Старушка с охапкой завернутых в марлю гладиолусов – на рынок. Некто в очках, в потертых спортивных штанах и с треснувшим пластиковым ведром: а это я. Надеюсь набрать полведра маслят.
Михаил Васильевич МАТРЁНИН родился 21 июня 1947 года в городе Белогорске Крымской области. В раннем возрасте болел костным туберкулезом, ряд лет лечился в Евпатории. В дальнейшем жил в крымских селах Гвардейское и Доброе. Первое стихотворение опубликовал в 1966 году в газете «Ленинец» Симферопольского района. Жил в Ленинграде с 1966 по 1971 год, когда учился на факультете журналистики Ленинградского университета. Ныне живет в городе Колпино под Санкт-Петербургом, в Крыму бывает ежегодно. Работал в газете «Ижорец», с 1998 года – сотрудник пресс-центра Ижорских заводов. Член Союза журналистов Санкт-Петербурга и Российского Союза профессиональных литераторов. Стихи и переводы публиковались в альманахах «Колпица», «Брега Тавриды», «Крещатик», «Молодой Ленинград», «Ижорские берега», журналах «Звезда» (переводы «Крымских сонетов» Мицкевича) «Нева», в ряде коллективных сборников. Автор книги «Живое пространство» (1997), ряд стихотворений которой навеян крымскими впечатлениями.
В Крым, по грибы
Что представляют себе при слове «Крым» те, кто в нем бывал и даже те, кто еще не бывал? Правильно: пляж и море. Но если бы я проводил там свой отпуск только так, то и вспоминать мне было бы не о чем.
…Вот утренний троллейбус № 1 (Перевальное – Симферополь), где по одежке можно отличить, кто куда едет. Пенсионер в брезентовой штормовке и с удочкой явно направляется порыбачить на водохранилище. Молодой человек в черном костюме, белоснежной рубашке и при галстуке – наверняка банковский клерк: кто же еще так вырядится в канун жаркого дня. Старушка с охапкой завернутых в марлю гладиолусов – на рынок. Некто в очках, в потертых спортивных штанах и с треснувшим пластиковым ведром: а это я. Надеюсь набрать полведра маслят.
Спросите: да откуда же они там? В заповедных лесах – всегда водились. Там даже белые встречаются: доказательство – на снимке. Но туда добираться сложно, места знать надо, да и заблудиться можно. А вот на окраинах Симферополя грибы появились благодаря… советской власти.
Сталина уже не было в живых, но продолжал претворяться в жизнь его лозунг «Превратим Крым в область садов, лесов, виноградников и парков!» В голых степях высаживались многорядные лесополосы. Яркое впечатление детства: прямая, как стрела, лесополоса выходит из-за горизонта и уходит за горизонт. Деревья – сплошь дикие абрикосы, или жердели. Плоды созрели, земля под деревьями, как янтарным мозаичным ковром, усыпана слоем абрикосов. По треснувшим от удара плодам ползают многочисленные осы. А запах! Будто сидишь в бочке с абрикосовым повидлом…
В ту пору почему-то жердели никто для продажи не собирал. Как-то один мужик из нашего села сделал попытку: набрал полную коляску мотоцикла и свозил на рынок. Мало того, что ничего не продал, так над ним еще и издевались. Типа, нашел что продавать – жердели!
А сейчас эти крохотные и ароматные абрикосы, идеальные для варенья и джема, ведрами выносят к поездам.
Я прекрасно помню, что во времена моего детства столицу Крыма окружали голые, лысые, каменистые холмы. Но их постепенно преобразили: вначале нарезали бульдозерами террасы, потом высадили молодые сосенки…
Сталина уже не было в живых, но продолжал претворяться в жизнь его лозунг «Превратим Крым в область садов, лесов, виноградников и парков!» В голых степях высаживались многорядные лесополосы. Яркое впечатление детства: прямая, как стрела, лесополоса выходит из-за горизонта и уходит за горизонт. Деревья – сплошь дикие абрикосы, или жердели. Плоды созрели, земля под деревьями, как янтарным мозаичным ковром, усыпана слоем абрикосов. По треснувшим от удара плодам ползают многочисленные осы. А запах! Будто сидишь в бочке с абрикосовым повидлом…
В ту пору почему-то жердели никто для продажи не собирал. Как-то один мужик из нашего села сделал попытку: набрал полную коляску мотоцикла и свозил на рынок. Мало того, что ничего не продал, так над ним еще и издевались. Типа, нашел что продавать – жердели!
А сейчас эти крохотные и ароматные абрикосы, идеальные для варенья и джема, ведрами выносят к поездам.
Я прекрасно помню, что во времена моего детства столицу Крыма окружали голые, лысые, каменистые холмы. Но их постепенно преобразили: вначале нарезали бульдозерами террасы, потом высадили молодые сосенки…
Где террасы – там задерживается снег, там приживаются терновник, сумах, кизил, бересклет, шиповник… Холмы быстро зазеленели. А когда сосенки подросли – под ними после дождей стали появляться маслята – побочные, но вполне реальные плоды политики коммунистов.
О, позволь мне воспеть тебя, крымский масленок! Высоко растешь ты, и рядом с тобою стоя, могу оглянуть я окрестности, дальние горы увидеть, и змейку дороги, ведущей к Алуште, и ветер горячий вдохнуть, что сосновыми иглами пахнет!
О, как ловко ты прячешься, крымский масленок! Иной раз, устав от бесплодных скитаний, присяду в колючей траве я – и вдруг ощущаю ладонью твой купол прохладный и влажный, как нос дружелюбной дворняжки! Коричневым глянцем шляпка твоя отливает, а низ ее желтый и пористый – в каплях мельчайших белого млечного сока!
Как жизнелюбив ты, о крымский масленок! Не только двойною сосновой иглою твой купол украшен: к нему прилипают и мелкие камни, которые ты раздвигаешь. На склонах крутых, на отвесных обрывах порой ты растешь даже шляпкою книзу… А вот и семья: патриарха ее я уж трогать не буду – червив он и страшен, зато хороши его внуки – крепки и упруги, не тронуты мухой грибною! Вкусны они будут и с жареным луком, с картошкой, да и в маринаде!
Утренняя роса еще лежит на листьях мелкой ароматной земляники, словно крупная соль, но солнце уже начинает припекать. Тихо сижу я, сочиняя оду крымскому масленку и выковыривая из травки очередную семейку. И вдруг слышу: зашелестели кусты, замаячил за ними кто-то жуткий, страшный, явно четвероногий…
Да нет, не страшный! Это согбенная бабуся, буквально обнюхивая траву, идет ко мне, сверкая длинным ножом.
- Доброе утро, - говорю я негромко, но бабка вздрагивает и шарахается. А она-то, вижу, удачливее меня: мое зеленое ведро еще и на треть не заполнилось, а ее синее – уже с горкой… Или раньше всех встала?
- А вы не загорелый, - говорит она, успокоившись. – Видать, издалека приехали?
- Да, - говорю, - из города Колпино.
- И где же это?
- Под Санкт-Петербургом.
Тут она ставит ведро в траву, распрямляется и всплескивает руками:
- Батюшки! Да неужто у вас там своих грибов нет?
Есть, конечно же, есть… Но в придачу к ним есть болота, комары, дожди, переполненные грибные электрички… Да и как объяснить, что волей обстоятельств живу я в Крыму, когда приезжаю туда, далеко от моря. И потому знаю сотню способов, как отдохнуть, не тоскуя о пляже.
Ну, к примеру…
От трассы Симферополь-Алушта до села Краснолесье – не больше пяти километров. Шоссе идет в гору еле заметно, так что даже мой отнюдь не горный велосипед (старенькая складная «Кама») смог одолеть подъем. За селом я нашел знакомый поворот – вначале налево, сквозь дачный поселок, затем направо и вверх, в настоящий горный лес. Здесь начались трудности: дорога хорошая, но крутая. То и дело приходилось соскакивать с велосипеда и вести его «за рога».
О, позволь мне воспеть тебя, крымский масленок! Высоко растешь ты, и рядом с тобою стоя, могу оглянуть я окрестности, дальние горы увидеть, и змейку дороги, ведущей к Алуште, и ветер горячий вдохнуть, что сосновыми иглами пахнет!
О, как ловко ты прячешься, крымский масленок! Иной раз, устав от бесплодных скитаний, присяду в колючей траве я – и вдруг ощущаю ладонью твой купол прохладный и влажный, как нос дружелюбной дворняжки! Коричневым глянцем шляпка твоя отливает, а низ ее желтый и пористый – в каплях мельчайших белого млечного сока!
Как жизнелюбив ты, о крымский масленок! Не только двойною сосновой иглою твой купол украшен: к нему прилипают и мелкие камни, которые ты раздвигаешь. На склонах крутых, на отвесных обрывах порой ты растешь даже шляпкою книзу… А вот и семья: патриарха ее я уж трогать не буду – червив он и страшен, зато хороши его внуки – крепки и упруги, не тронуты мухой грибною! Вкусны они будут и с жареным луком, с картошкой, да и в маринаде!
Утренняя роса еще лежит на листьях мелкой ароматной земляники, словно крупная соль, но солнце уже начинает припекать. Тихо сижу я, сочиняя оду крымскому масленку и выковыривая из травки очередную семейку. И вдруг слышу: зашелестели кусты, замаячил за ними кто-то жуткий, страшный, явно четвероногий…
Да нет, не страшный! Это согбенная бабуся, буквально обнюхивая траву, идет ко мне, сверкая длинным ножом.
- Доброе утро, - говорю я негромко, но бабка вздрагивает и шарахается. А она-то, вижу, удачливее меня: мое зеленое ведро еще и на треть не заполнилось, а ее синее – уже с горкой… Или раньше всех встала?
- А вы не загорелый, - говорит она, успокоившись. – Видать, издалека приехали?
- Да, - говорю, - из города Колпино.
- И где же это?
- Под Санкт-Петербургом.
Тут она ставит ведро в траву, распрямляется и всплескивает руками:
- Батюшки! Да неужто у вас там своих грибов нет?
Есть, конечно же, есть… Но в придачу к ним есть болота, комары, дожди, переполненные грибные электрички… Да и как объяснить, что волей обстоятельств живу я в Крыму, когда приезжаю туда, далеко от моря. И потому знаю сотню способов, как отдохнуть, не тоскуя о пляже.
Ну, к примеру…
От трассы Симферополь-Алушта до села Краснолесье – не больше пяти километров. Шоссе идет в гору еле заметно, так что даже мой отнюдь не горный велосипед (старенькая складная «Кама») смог одолеть подъем. За селом я нашел знакомый поворот – вначале налево, сквозь дачный поселок, затем направо и вверх, в настоящий горный лес. Здесь начались трудности: дорога хорошая, но крутая. То и дело приходилось соскакивать с велосипеда и вести его «за рога».
Где-то через час я взобрался на огромное каменистое плато, заросшее островками можжевельника, орешника, дубового кустарника и низкорослых сосенок: это – Бабуган-Яйла. С обрыва плато открылась панорама крымского заповедника – словно взметнулись вверх, да так и застыли волны лесистых холмов, уходящие вдаль, как бескрайнее море… Самого моря отсюда еще не видно – его заслоняет величавый шатер Чатырдага, в складках которого (дело было в апреле) кое-где еще белели снежные прожилки… Я то шел, то ехал к горе на велосипеде, а когда двигаться на нем стало из-за камней совсем уж невозможно – сложил велосипед пополам, запихнул в расщелину и замаскировал сухими дубовыми ветками с гремящей, как латунь, прошлогодней листвой. Еще час подъема – и я на вершине.
Кто не смотрел на Крым с Чатырдага – тот не видел Крыма. Отсюда можно, повернувшись вокруг собственной оси, увидеть почти половину полуострова. На севере – Симферополь, на востоке – гора Демерджи, на юге – лежащая в зеленой долине Алушта и стеной поднимающееся над нею синее море, на западе – гряда лесистых крымских гор, среди которых угадывается Роман-Кош, самая высокая вершина Крыма (1545 м).
Впервые я поднялся на Чатырдаг (1527 м) еще школьником, а всего бывал столько раз, что даже со счета сбился: не менее семи или восьми… В последние годы, увы, это стало не под силу. Пришлось освоить новый способ альпинизма: для умных, которые в гору не пойдут, а поедут.
Помимо Чатырдага, горячо рекомендую другие горы, прежде всего – Демерджи и Ай-Петри. Из Алушты на Демерджи ходит экскурсионный автобус, из Ялты на Ай-Петри – маршрутное такси, а из Алупки можно подняться на вершину этой горы в вагончике канатной дороги. Билет не такой уж дорогой. А на вершине, сидя на краю бездны за столиком кафе и поглядывая вниз с высоты орлиного полета, можно с удовольствием отведать шашлыка, запивая его кисловатым и холодным сухим вином…
Кто не смотрел на Крым с Чатырдага – тот не видел Крыма. Отсюда можно, повернувшись вокруг собственной оси, увидеть почти половину полуострова. На севере – Симферополь, на востоке – гора Демерджи, на юге – лежащая в зеленой долине Алушта и стеной поднимающееся над нею синее море, на западе – гряда лесистых крымских гор, среди которых угадывается Роман-Кош, самая высокая вершина Крыма (1545 м).
Впервые я поднялся на Чатырдаг (1527 м) еще школьником, а всего бывал столько раз, что даже со счета сбился: не менее семи или восьми… В последние годы, увы, это стало не под силу. Пришлось освоить новый способ альпинизма: для умных, которые в гору не пойдут, а поедут.
Помимо Чатырдага, горячо рекомендую другие горы, прежде всего – Демерджи и Ай-Петри. Из Алушты на Демерджи ходит экскурсионный автобус, из Ялты на Ай-Петри – маршрутное такси, а из Алупки можно подняться на вершину этой горы в вагончике канатной дороги. Билет не такой уж дорогой. А на вершине, сидя на краю бездны за столиком кафе и поглядывая вниз с высоты орлиного полета, можно с удовольствием отведать шашлыка, запивая его кисловатым и холодным сухим вином…
Рискните поехать в Крым совсем уж диким образом, то есть не имея ни путевки, ни даже адреса знакомых! Только не советую Ялту – во-первых, город самый популярный у отдыхающих и по этой причине перенаселенный и дорогой, во-вторых, жаркий, и, поскольку стоит в котловине, плохо проветривается: с гор хорошо виден висящий над Ялтой сизый смог от обилия транспорта. Советую городки поменьше: Судак, Феодосию, Алушту, Евпаторию, Саки, а еще лучше – небольшие прибрежные поселки.
Не волнуйтесь: без крыши над головой не останетесь. Миновали те времена, когда хозяева селили «дикарей» в сараюшках и курятниках: теперь сами будут там спать, но туристу отдадут лучшее! Уверяю вас: как только выйдете из троллейбуса в Алуште – к вам подойдут с вопросом: «Комнату снять не желаете?» Объявления типа «Сдается жилье» - чуть ли не на всех воротах, даже и на центральной улице Горького. Бывают путевки и в многочисленных здравницах – даже в разгар сезона. Появилось немало частных мини-отелей… Словом, жилье можно найти на любой вкус. Разумеется, цена варьируется в очень широких пределах, в зависимости от комфортности, близости пляжа, вашего умения выбирать и торговаться. В сентябре цены на жилье и фрукты снижаются, да и на пляжах просторнее.
Где советую побывать? В севастопольском аквариуме. Полюбуетесь на огромных морских черепах, скатов, тропических рыб. Да и просто прогуляетесь по Севастополю, городу русской славы, пройдетесь по Историческому бульвару, посмотрите на извилистые бухты с колеса обозрения… В Ялте – замечательный зоопарк, говорят – единственный частный зоопарк в странах СНГ (такого хорошего уровня – уж это наверняка). Различных зверей очень много, содержатся они в прекрасных условиях, в основном – на вольном воздухе, и всех при желании можно покормить – подходящая для каждого зверя еда, вплоть до сырого мяса, продается тут же. Павлины, фазаны, пеликаны и другие красивые птицы гуляют прямо по дорожкам…
Где советую побывать? В севастопольском аквариуме. Полюбуетесь на огромных морских черепах, скатов, тропических рыб. Да и просто прогуляетесь по Севастополю, городу русской славы, пройдетесь по Историческому бульвару, посмотрите на извилистые бухты с колеса обозрения… В Ялте – замечательный зоопарк, говорят – единственный частный зоопарк в странах СНГ (такого хорошего уровня – уж это наверняка). Различных зверей очень много, содержатся они в прекрасных условиях, в основном – на вольном воздухе, и всех при желании можно покормить – подходящая для каждого зверя еда, вплоть до сырого мяса, продается тут же. Павлины, фазаны, пеликаны и другие красивые птицы гуляют прямо по дорожкам…
Впрочем, в одной заметке обо всех туристских соблазнах Крыма не расскажешь. Можно ведь и в пещеры спускаться, и по Никитскому ботаническому саду гулять, и с аквалангом нырять, и собирать виноград… Есть еще и Большой каньон, и воспетый Волошиным Карадаг, древние пещерные православные храмы, монастыри, античные и средневековые руины, есть винные подземелья Нового Света, есть музей Грина и картинная галерея Айвазовского!
А то ведь некоторые зациклились: пляж да пляж, вспомнить не о чем…
А то ведь некоторые зациклились: пляж да пляж, вспомнить не о чем…
01/04/2013 Oлеся Брютова (от Издательского Дома «Южная звезда» - см. информацию ниже)
Oлеся Брютова - психолог, писатель, журналист. Живёт в Сургуте. Ведет раздел критики в сетевом литературно-художественном журнале «Новая литература».
Олеся Брютова «Скульд» (отрывок из романа)
Мы спускались уже четвертую ночь по этой широкой реке – серебристой при свете звезд и прозрачно-изумрудной на солнце. Границу Гардарики, как сказал Всеслав, пересечем лишь на седьмую: луна станет совсем тонкой, состарится и погибнет. Дальше начнутся земли кочевников.
Всеслав родом из Хольмгарда – большого города русов, что в северных землях. Ходил в Миклагард шесть раз; мы же впервые туда направлялись. Наша дружина могла положиться на его опыт. Он весьма нам пригодился, когда пришлось ставить корабли на брусья и тащить от одной реки до другой; преодолевать речные пороги…
Это было тяжелым делом. Вместо вьючных лошадей волокли драккары по полям, подкладывая бревна, а Всеслав показывал дорогу. Помогал словом и делом. Для русов это бывалый путь. Нам он был известен лишь по рассказам.
По сравнению с тем, что мы уже преодолели, не так уж и долго нам осталось утягивать животы. Скоро наши глаза увидят Золотой город.
Не первую луну идем по чужим землям… Зимовали у Всеслава, торговали с прибрежными жителями. Выменяли много хороших вещей. Помогли местному князю совладать со строптивым соседом – за неплохую плату. Поход шел успешно; я жалел уже, что выступал против.
Сегодня была моя очередь находиться в дозоре. Сидел на берегу и всматривался в ночь. Прислушивался к ночным шорохам.
В памяти проплывали чужие города, виденные в пути. И думал о тех, которые еще предстояло увидеть.
Наши корабли стоят рядком, пропоров носами песчаный берег косы. На них вповалку спят дружинники. Вода тихо плещется о борта, изъеденные морской солью. Старая луна доживает последнее в вышине, окруженная белыми звездами. Они горят здесь куда ярче, чем дома... Щетинистый лес вздымается за спиной – и на темнеющем дальнем береге.
Тихо. Где-то кричит птица; ей вторят неверные голоса – не то зверей, не то троллей. У ног светятся угли догоревшего походного костерка. Рядом храпит Инги.
Ингольф Эрнсон, тот, что дразнил меня молокососом, потому что был старше на две зимы. Теперь – мой единственный брат. Его отец взял нас с матерью и сестрами к себе, после того, как погибли Хродмар и Хельги. Эрн родичем нам приходился: дед Ингольфа был родным братом моего деда.
Я рос вместе с Инги; с ним отправился в свой первый поход.
Мы побратались после страшного боя на реке Тис. Нортумбрия, Британские берега. Он тогда прикрыл меня щитом от стрелы, летящей в спину. И я обещал ему вернуть долг. Наконечник стрелы все еще висит у меня на шее: чтоб я не забывал.
Тут же вспомнился мне древний обряд братания…
Ущербная луна криво светит из-за набегающих облаков. Еще не омытые от крови англов, вырезаем два пласта из дерна и подпираем середины копьями; проходим под ними; смешиваем нашу кровь на рыхлой земле и вместе прикасаемся к земле и крови. Мы призываем в свидетели Тюра, Тора и Одина; встаем с колен, подав друг другу руки. Так скрепляется клятва верности. Теперь мы словно вышли из лона одной матери, и одна кровь течет в наших жилах. Не будет он теперь пива пить, коль мне не нальют. А я не перешагну порог дома, куда не зван мой кровный брат.
Изменивший клятве – презренный нидинг.
Я вновь гляжу на спящего Ингольфа. Нет, конечно. Изменять клятве вряд ли найдется причина. Инги – славный воин. Любо глядеть, как летает его длинный меч. На щит Инги полагаюсь, как на свой. Только уж очень угождает богам! Все делает, как обычаи велят. Оно, конечно, правильно. Но спалить на жертвенном костре последнего гуся, когда от голода готов сапог жевать – это, по-моему, слишком! Конечно, если боги услышат, они могут возместить потерю. Но взор их не всегда обращен на нас: нужно кричать уж очень громко.
Еще кое-что крепко лежит у меня на сердце. По своей воле никогда бы не отправился я в такой поход с сыновьями ярла Атли Тощего из Гаулара – Хастейном, Херстейном и Хольмстейном. Первые два – воины как воины, хоть Хастейну едва минуло четырнадцать зим. А вот Хольм… Когда он проходит мимо – мне кажется, волки воют среди бела дня.
Инги настоял. Без старшего брата два младших не отправились бы в поход. А без сыновей ярла не было бы у нас еще двух драккаров.
Теперь Хольмстейн – предводитель нашей дружины; большая часть людей набрана мной и Ингольфом. Чем это закончится, знают одни только вороны Одина.
Мы сразу сговорились, что земель русов не будем разорять. А, между тем, большого труда стоило отговорить Хольма от нападения на крепость, в которой последний раз меняли хлеб и солонину.
Он жаден. Я видел, как скрючились его пальцы, когда знатный рус сыпал звонкие монеты приезжим купцам… Негоже это. Если Локи хочет посмеяться над людьми, он посылает Гулльвейг, трижды рожденную и трижды сожженную Силу золота. Нет от нее добра ни людям, ни богам. И не будет удачи там, где есть человек, который почитает Гулльвейг.
Но пока все спокойно. Даже слишком. Вначале были мелкие стычки между нашими людьми и парнями Хольмстейна; мы разнимали буянов без кровопролития. А после так разместили людей по кораблям, что поводы к ссоре перестали возникать.
Всеслав говорит, земли скоро начнутся неспокойные – кочевники торговые ладьи сторожат. Правда, наш отряд им не по зубам придется... А хотелось бы хорошего боя! Меч мой давно не покидал своих ножен – с тех пор, как послужил князю. Если так дальше пойдет, то он заржавеет прежде, чем мы придем в Золотой город.
Хороши будем, нанимаясь на службу к конунгу Миклагарда с ржавыми мечами! Хо! Ну и воины!
Я тихо закряхтел от смеха, и Инги беспокойно зашевелился во сне.
Спи крепко, брат! Мои глаза не закроются до самого рассвета.
Я осторожно подбросил веток на тлеющие угли. В отблесках вспыхнувшего огня мне померещились башни и лестницы, переходы и высокие стены… Стены великого города, так долго являвшегося мне во снах.
Сон. Дивный сон. Да, я помню его. Золотые башни поднимаются прямо из морских волн. Город богов. Я помню… Шел туда на всех веслах, на всех парусах. Искал свою судьбу.
И нашел.
Нет: судьба нашла меня.
Вырвал из рук Прях нить предначертанного; отправился в долгий поход, обещавший золото и славу. Так пророчество старой ведьмы меня настигло.
О, буду помнить вечно. Никакая тьма не сотрет моей памяти.
Я поклялся помнить об этом – до кончины мира.
…Первым по волнам узкого пролива нёсся длинный драккар Хольмстейна, сына Атли. За ним шел наш: воины на веслах пели боевую песнь, чтоб держаться ритма; а я стоял на носу.
Последним соленую воду рассекал корабль Хастейна и Херстейна. Они не знали еще, как парусом ловить противный ветер, потому отставали – не могли угнаться одними лишь гребцами.
Там, где небо сливалось с водой, обозначился берег. Чужой берег моих мыслей. Цель нашего похода.
Миклагард.
- Царьград! – крикнул Всеслав. – Хвала богам, это он. Вон там, гляди – светлая точка… Пограничные крепости, что закрывают вход в гавань. Эх! Наши ладьи даже ветер обгоняют! Солнце еще не склонится на полдень, а мы уже будем ходить по улицам и базарам Царьграда.
- Добрый был ветер, вот и все, - отвечаю. – Море Миклагарда встретило нас гостеприимно. Таким ли будет дом короля?
- Да, греки чужаков не всегда ласково встречают. Но тебя и ваших ратников примут радушно, достойную службу предложат. Особенно теперь, когда царь Михаил ведет войну с агарянами.
- Конунг Микал большое войско собирает – не хватает греков? – я старался перекричать гребцов.
Всеслав в ответ только рассмеялся.
- Греки никогда не воюют сами. Это народ купцов, не воинов. Они лучше заплатят золотом за чужую кровь, чем будут проливать свою, - объяснил он.
Потом помолчал и добавил:
- Да, я думаю, и не кровь у них в жилах – вода… У всех, кто почитает Белого бога, в жилах вода. И сердце в груди такое огромное, что вмещает трусость трех человек.
Всеслав презрительно плюнул себе под ноги.
Я б на его месте, конечно, то же самое сделал. Нельзя уважать тех, кто не умеет ответить ударом на удар. С такими биться – все равно, что свинью колоть. А поединком со свиньей не похвалишься на пиру.
- И конунг Микал таков же?
Русин усмехнулся недобро, качнул головой:
- О нет. Царь не таков. Он знает, как Мору потешить – отправить к ней побольше витязей. Заботится, видно, чтоб не заскучала Мора в подземных чертогах!.. – воин с размаха всадил нож в деревянный брус. Продолжил:
- Византия – земля обширная. Ее не может в своих руках трус держать. Этой мыслью только и утешаюсь. Получить плевок от достойного – оно не так обидно.
Я удивленно посмотрел на него. В открытом лице Всеслава досада показалась. Видно, пожалел о том, что сказал.
Меня взяло любопытство:
- Чем же тебя Микал задел? Между вами многие луны пути – разве плевок долетит?
Совсем помрачнел рус. Долго не хотел отвечать. Но после все ж ответил:
- Такой плевок и на край света долетит… Вот, до нас, новогородцев, ветер донес. Суди сам: сговаривались русины с греками о мире. Дружинники киевского князя пришли в Царьград, с предложением дружбы и военной помощи. Хотели с землей греческой большую торговлю наладить. Мира-то между нашими народами не было сговорено, хоть и войной друг на друга не ходили… А ведь, сказывают, в былые времена довелось стенам Цареградским слышать и русскую молвь, и звон наших мечей.
Копье киевское царь презрительно отверг – дескать, малокрепкое. Ну, это в его воле.
Другое худо: греки, говорят, с нашими послами так себя держали, будто нет под солнцем народа выше греков! Называли нас, русинов, лошадниками – вроде хазар, - хоть мы и пашем, и сеем… А один, сказывают, так хотел выслужиться пред государем, что раже всех старался.
Кто-то из дружинников терпел-терпел, да и зарубил обидчика. Его собственным мечом зарубил. Оружие-то у всех забрали, еще перед входом в царские палаты. Царь, понятно, в крик: «Как смели вы, люди дикие, непрошенные, пролить перед моим престолом кровь собственного моего слуги?!» - ну или другое что, еще хуже. Схватили наших молодцев, повязали… Теперь дружинники русского князя – рабы на галерах.
- Мирное посольство?! Дружинники князя?!
Всеслав кивнул. Лицо его было каменное.
Я не сразу нашел, что сказать.
- Нарушившего закон надлежит убить… не позорить, - медленно выговорил я. – Микал дурно поступил.
- Да уж куда хуже. Никто доселе не мог похвалиться, что русин у него в рабах ходит. Наши девки, когда их половцы в полон угоняют, на своих косах вешаются. А тут…
Я задумчиво вертел в руках застежку от плаща.
- Отчего же вы свою честь не отстоите? Я не раз мерился силами с твоими братьями и не могу сказать ничего дурного ни о копьях ваших, ни о воинской доблести. Коли вас в Хольмгарде задел плевок в глаза киевлян – объединиться-то немудрено? Хольмгард флот имеет; Киев – сильную дружину. На земле, что вы называете Ладогой, найдется достаточно моих соотечественников, которые любят звон мечей и водят драккары. Если все правда, что ты мне сказал, греков можно будет разбить хоть с семью тысячей воинов.
Рус поднял на меня глаза. В них была горькая усмешка:
- С семью тысячей, говоришь?.. Смотри!
И он указал вперед.
От того, что увидел, перехватило дух.
Мы еще приблизились к нашей цели, а на море разные дали видно.
Я понял – это была только крепостная стена.
Стена вздымалась над землей и водой. Тянулась грядою.
Она вправду сложена великанами. Теми, что строили Асгард из ресниц Имира…
С моря стена и выступающие дозорные башни казались белоснежными, гладкими – так, что глаза слепило. Наверное, когда закатное солнце опаляет их, камни становятся расплавленным золотом. О, как правдивы мои сны!
Прищурился, оценивая положение с моря и суши.
Хорошо поставили. С кораблей не обстреляешь – далеко. С берега – уступы не дадут подступиться. Да и негде ставить те машины, которыми, я слышал, успешно берут крепости на востоке.
Высота укреплений была немногим выше полета стрелы. Не видел ни малейшей щели в камнях, ни самой тоненькой трещины – как вчера поставили. Если ехать кругом, придется полдня затратить, а то и больше.
Это невозможно взять приступом.
- Город защищен, - сказал наблюдающий за мной Всеслав. – Теперь сочти, сколько воинов и сколько дней надо, чтоб осаждать такое! Царьградом-то его зовут не ради словца красного, Лейф.
Я ничего не ответил. Молча смотрел, как наплывают на нас каменные громады. Что-то странное шевелилось в груди. И не тоска будто – но и не радость. Голос моря стал неслышным шепотом, ерошившим волосы… словно шеи тонко касаются женские пальцы.
Наверное, таким шепотом с человеком разговаривают норны.
____________________________________________________________________________________________
Oлеся Брютова - психолог, писатель, журналист. Живёт в Сургуте. Ведет раздел критики в сетевом литературно-художественном журнале «Новая литература».
Олеся Брютова «Скульд» (отрывок из романа)
Мы спускались уже четвертую ночь по этой широкой реке – серебристой при свете звезд и прозрачно-изумрудной на солнце. Границу Гардарики, как сказал Всеслав, пересечем лишь на седьмую: луна станет совсем тонкой, состарится и погибнет. Дальше начнутся земли кочевников.
Всеслав родом из Хольмгарда – большого города русов, что в северных землях. Ходил в Миклагард шесть раз; мы же впервые туда направлялись. Наша дружина могла положиться на его опыт. Он весьма нам пригодился, когда пришлось ставить корабли на брусья и тащить от одной реки до другой; преодолевать речные пороги…
Это было тяжелым делом. Вместо вьючных лошадей волокли драккары по полям, подкладывая бревна, а Всеслав показывал дорогу. Помогал словом и делом. Для русов это бывалый путь. Нам он был известен лишь по рассказам.
По сравнению с тем, что мы уже преодолели, не так уж и долго нам осталось утягивать животы. Скоро наши глаза увидят Золотой город.
Не первую луну идем по чужим землям… Зимовали у Всеслава, торговали с прибрежными жителями. Выменяли много хороших вещей. Помогли местному князю совладать со строптивым соседом – за неплохую плату. Поход шел успешно; я жалел уже, что выступал против.
Сегодня была моя очередь находиться в дозоре. Сидел на берегу и всматривался в ночь. Прислушивался к ночным шорохам.
В памяти проплывали чужие города, виденные в пути. И думал о тех, которые еще предстояло увидеть.
Наши корабли стоят рядком, пропоров носами песчаный берег косы. На них вповалку спят дружинники. Вода тихо плещется о борта, изъеденные морской солью. Старая луна доживает последнее в вышине, окруженная белыми звездами. Они горят здесь куда ярче, чем дома... Щетинистый лес вздымается за спиной – и на темнеющем дальнем береге.
Тихо. Где-то кричит птица; ей вторят неверные голоса – не то зверей, не то троллей. У ног светятся угли догоревшего походного костерка. Рядом храпит Инги.
Ингольф Эрнсон, тот, что дразнил меня молокососом, потому что был старше на две зимы. Теперь – мой единственный брат. Его отец взял нас с матерью и сестрами к себе, после того, как погибли Хродмар и Хельги. Эрн родичем нам приходился: дед Ингольфа был родным братом моего деда.
Я рос вместе с Инги; с ним отправился в свой первый поход.
Мы побратались после страшного боя на реке Тис. Нортумбрия, Британские берега. Он тогда прикрыл меня щитом от стрелы, летящей в спину. И я обещал ему вернуть долг. Наконечник стрелы все еще висит у меня на шее: чтоб я не забывал.
Тут же вспомнился мне древний обряд братания…
Ущербная луна криво светит из-за набегающих облаков. Еще не омытые от крови англов, вырезаем два пласта из дерна и подпираем середины копьями; проходим под ними; смешиваем нашу кровь на рыхлой земле и вместе прикасаемся к земле и крови. Мы призываем в свидетели Тюра, Тора и Одина; встаем с колен, подав друг другу руки. Так скрепляется клятва верности. Теперь мы словно вышли из лона одной матери, и одна кровь течет в наших жилах. Не будет он теперь пива пить, коль мне не нальют. А я не перешагну порог дома, куда не зван мой кровный брат.
Изменивший клятве – презренный нидинг.
Я вновь гляжу на спящего Ингольфа. Нет, конечно. Изменять клятве вряд ли найдется причина. Инги – славный воин. Любо глядеть, как летает его длинный меч. На щит Инги полагаюсь, как на свой. Только уж очень угождает богам! Все делает, как обычаи велят. Оно, конечно, правильно. Но спалить на жертвенном костре последнего гуся, когда от голода готов сапог жевать – это, по-моему, слишком! Конечно, если боги услышат, они могут возместить потерю. Но взор их не всегда обращен на нас: нужно кричать уж очень громко.
Еще кое-что крепко лежит у меня на сердце. По своей воле никогда бы не отправился я в такой поход с сыновьями ярла Атли Тощего из Гаулара – Хастейном, Херстейном и Хольмстейном. Первые два – воины как воины, хоть Хастейну едва минуло четырнадцать зим. А вот Хольм… Когда он проходит мимо – мне кажется, волки воют среди бела дня.
Инги настоял. Без старшего брата два младших не отправились бы в поход. А без сыновей ярла не было бы у нас еще двух драккаров.
Теперь Хольмстейн – предводитель нашей дружины; большая часть людей набрана мной и Ингольфом. Чем это закончится, знают одни только вороны Одина.
Мы сразу сговорились, что земель русов не будем разорять. А, между тем, большого труда стоило отговорить Хольма от нападения на крепость, в которой последний раз меняли хлеб и солонину.
Он жаден. Я видел, как скрючились его пальцы, когда знатный рус сыпал звонкие монеты приезжим купцам… Негоже это. Если Локи хочет посмеяться над людьми, он посылает Гулльвейг, трижды рожденную и трижды сожженную Силу золота. Нет от нее добра ни людям, ни богам. И не будет удачи там, где есть человек, который почитает Гулльвейг.
Но пока все спокойно. Даже слишком. Вначале были мелкие стычки между нашими людьми и парнями Хольмстейна; мы разнимали буянов без кровопролития. А после так разместили людей по кораблям, что поводы к ссоре перестали возникать.
Всеслав говорит, земли скоро начнутся неспокойные – кочевники торговые ладьи сторожат. Правда, наш отряд им не по зубам придется... А хотелось бы хорошего боя! Меч мой давно не покидал своих ножен – с тех пор, как послужил князю. Если так дальше пойдет, то он заржавеет прежде, чем мы придем в Золотой город.
Хороши будем, нанимаясь на службу к конунгу Миклагарда с ржавыми мечами! Хо! Ну и воины!
Я тихо закряхтел от смеха, и Инги беспокойно зашевелился во сне.
Спи крепко, брат! Мои глаза не закроются до самого рассвета.
Я осторожно подбросил веток на тлеющие угли. В отблесках вспыхнувшего огня мне померещились башни и лестницы, переходы и высокие стены… Стены великого города, так долго являвшегося мне во снах.
Сон. Дивный сон. Да, я помню его. Золотые башни поднимаются прямо из морских волн. Город богов. Я помню… Шел туда на всех веслах, на всех парусах. Искал свою судьбу.
И нашел.
Нет: судьба нашла меня.
Вырвал из рук Прях нить предначертанного; отправился в долгий поход, обещавший золото и славу. Так пророчество старой ведьмы меня настигло.
О, буду помнить вечно. Никакая тьма не сотрет моей памяти.
Я поклялся помнить об этом – до кончины мира.
…Первым по волнам узкого пролива нёсся длинный драккар Хольмстейна, сына Атли. За ним шел наш: воины на веслах пели боевую песнь, чтоб держаться ритма; а я стоял на носу.
Последним соленую воду рассекал корабль Хастейна и Херстейна. Они не знали еще, как парусом ловить противный ветер, потому отставали – не могли угнаться одними лишь гребцами.
Там, где небо сливалось с водой, обозначился берег. Чужой берег моих мыслей. Цель нашего похода.
Миклагард.
- Царьград! – крикнул Всеслав. – Хвала богам, это он. Вон там, гляди – светлая точка… Пограничные крепости, что закрывают вход в гавань. Эх! Наши ладьи даже ветер обгоняют! Солнце еще не склонится на полдень, а мы уже будем ходить по улицам и базарам Царьграда.
- Добрый был ветер, вот и все, - отвечаю. – Море Миклагарда встретило нас гостеприимно. Таким ли будет дом короля?
- Да, греки чужаков не всегда ласково встречают. Но тебя и ваших ратников примут радушно, достойную службу предложат. Особенно теперь, когда царь Михаил ведет войну с агарянами.
- Конунг Микал большое войско собирает – не хватает греков? – я старался перекричать гребцов.
Всеслав в ответ только рассмеялся.
- Греки никогда не воюют сами. Это народ купцов, не воинов. Они лучше заплатят золотом за чужую кровь, чем будут проливать свою, - объяснил он.
Потом помолчал и добавил:
- Да, я думаю, и не кровь у них в жилах – вода… У всех, кто почитает Белого бога, в жилах вода. И сердце в груди такое огромное, что вмещает трусость трех человек.
Всеслав презрительно плюнул себе под ноги.
Я б на его месте, конечно, то же самое сделал. Нельзя уважать тех, кто не умеет ответить ударом на удар. С такими биться – все равно, что свинью колоть. А поединком со свиньей не похвалишься на пиру.
- И конунг Микал таков же?
Русин усмехнулся недобро, качнул головой:
- О нет. Царь не таков. Он знает, как Мору потешить – отправить к ней побольше витязей. Заботится, видно, чтоб не заскучала Мора в подземных чертогах!.. – воин с размаха всадил нож в деревянный брус. Продолжил:
- Византия – земля обширная. Ее не может в своих руках трус держать. Этой мыслью только и утешаюсь. Получить плевок от достойного – оно не так обидно.
Я удивленно посмотрел на него. В открытом лице Всеслава досада показалась. Видно, пожалел о том, что сказал.
Меня взяло любопытство:
- Чем же тебя Микал задел? Между вами многие луны пути – разве плевок долетит?
Совсем помрачнел рус. Долго не хотел отвечать. Но после все ж ответил:
- Такой плевок и на край света долетит… Вот, до нас, новогородцев, ветер донес. Суди сам: сговаривались русины с греками о мире. Дружинники киевского князя пришли в Царьград, с предложением дружбы и военной помощи. Хотели с землей греческой большую торговлю наладить. Мира-то между нашими народами не было сговорено, хоть и войной друг на друга не ходили… А ведь, сказывают, в былые времена довелось стенам Цареградским слышать и русскую молвь, и звон наших мечей.
Копье киевское царь презрительно отверг – дескать, малокрепкое. Ну, это в его воле.
Другое худо: греки, говорят, с нашими послами так себя держали, будто нет под солнцем народа выше греков! Называли нас, русинов, лошадниками – вроде хазар, - хоть мы и пашем, и сеем… А один, сказывают, так хотел выслужиться пред государем, что раже всех старался.
Кто-то из дружинников терпел-терпел, да и зарубил обидчика. Его собственным мечом зарубил. Оружие-то у всех забрали, еще перед входом в царские палаты. Царь, понятно, в крик: «Как смели вы, люди дикие, непрошенные, пролить перед моим престолом кровь собственного моего слуги?!» - ну или другое что, еще хуже. Схватили наших молодцев, повязали… Теперь дружинники русского князя – рабы на галерах.
- Мирное посольство?! Дружинники князя?!
Всеслав кивнул. Лицо его было каменное.
Я не сразу нашел, что сказать.
- Нарушившего закон надлежит убить… не позорить, - медленно выговорил я. – Микал дурно поступил.
- Да уж куда хуже. Никто доселе не мог похвалиться, что русин у него в рабах ходит. Наши девки, когда их половцы в полон угоняют, на своих косах вешаются. А тут…
Я задумчиво вертел в руках застежку от плаща.
- Отчего же вы свою честь не отстоите? Я не раз мерился силами с твоими братьями и не могу сказать ничего дурного ни о копьях ваших, ни о воинской доблести. Коли вас в Хольмгарде задел плевок в глаза киевлян – объединиться-то немудрено? Хольмгард флот имеет; Киев – сильную дружину. На земле, что вы называете Ладогой, найдется достаточно моих соотечественников, которые любят звон мечей и водят драккары. Если все правда, что ты мне сказал, греков можно будет разбить хоть с семью тысячей воинов.
Рус поднял на меня глаза. В них была горькая усмешка:
- С семью тысячей, говоришь?.. Смотри!
И он указал вперед.
От того, что увидел, перехватило дух.
Мы еще приблизились к нашей цели, а на море разные дали видно.
Я понял – это была только крепостная стена.
Стена вздымалась над землей и водой. Тянулась грядою.
Она вправду сложена великанами. Теми, что строили Асгард из ресниц Имира…
С моря стена и выступающие дозорные башни казались белоснежными, гладкими – так, что глаза слепило. Наверное, когда закатное солнце опаляет их, камни становятся расплавленным золотом. О, как правдивы мои сны!
Прищурился, оценивая положение с моря и суши.
Хорошо поставили. С кораблей не обстреляешь – далеко. С берега – уступы не дадут подступиться. Да и негде ставить те машины, которыми, я слышал, успешно берут крепости на востоке.
Высота укреплений была немногим выше полета стрелы. Не видел ни малейшей щели в камнях, ни самой тоненькой трещины – как вчера поставили. Если ехать кругом, придется полдня затратить, а то и больше.
Это невозможно взять приступом.
- Город защищен, - сказал наблюдающий за мной Всеслав. – Теперь сочти, сколько воинов и сколько дней надо, чтоб осаждать такое! Царьградом-то его зовут не ради словца красного, Лейф.
Я ничего не ответил. Молча смотрел, как наплывают на нас каменные громады. Что-то странное шевелилось в груди. И не тоска будто – но и не радость. Голос моря стал неслышным шепотом, ерошившим волосы… словно шеи тонко касаются женские пальцы.
Наверное, таким шепотом с человеком разговаривают норны.
____________________________________________________________________________________________
Издательский дом «Южная звезда» основан в декабре 2012 года ставропольскими литераторами Виктором Кустовым и Игорем Касько. В его состав входят: одноимённый литературный журнал (издаётся с 2002 года) и электронное издательство (www.book-st.ru). Над серией «Современная русская библиотека» работают редакторы, художники и дизайнеры – настоящие профессионалы своего дела, всем сердцем любящие литературу и увлечённые идеей создания проекта, интересного многим не только в России, но и за её пределами.
Если вы желаете подписаться на электронную версию книг, которые будут выпускаться Южной Звездой, то вы можете прочитать условия в этих файлах:
Если вы желаете подписаться на электронную версию книг, которые будут выпускаться Южной Звездой, то вы можете прочитать условия в этих файлах:
podpiska_na_elektronnuyu_versiyu_knig.doc | |
File Size: | 1004 kb |
File Type: | doc |
spisok_10_knig.doc | |
File Size: | 24 kb |
File Type: | doc |
____________________________________________________________________________________________
11/01/2013. Сергей Стадник. Родился в городе Сочи, Россия. Живёт с семьёй и работает программистом в настоящее время в Австралии. Увлекается спортом, путешествиями, элктронной музыкой и пишет короткие рассказы.
Фридайвинг на Филиппинах - Дневник начинающего фридайвера. День 1.
Глядя на карту, очень трудно поверить что Филиппины находятся так далеко от Австралии. И на самом деле, если бы существовали прямые перелёты, было бы не так далеко. Но, к сожалению, ни одна из авиакомпаний из Мельбурна напрямую на Филиппины не летает. Поэтому пришлось лететь до Сингапура (7 часов) и от Сингапура до Филиппин (ещё 4 часа). Что конечно ближе, чем из Москвы, но всё равно долго. Впрочем, я не должен жаловаться. По австралийским меркам это практически за углом.
Билеты я взял с таким расчётом, чтобы со всей фридайверской компанией встретиться в Сингапуре, и потом уже одним рейсом всем вместе лететь на Филиппины. Семичасовой перелёт от Мельбурна до Сингапура прошёл достаточно легко, если не считать того, что самолёт задержали на час, и мне удалось проспать большую часть пути. Интересно то, что несмотря на ночной полёт (вылет был из Мельбурна в час ночи), сингапурцы кормили народ ужином сразу после вылета и набора высоты - в 3 часа ночи. От "ужина" я благоразумно отказался.
Глядя на карту, очень трудно поверить что Филиппины находятся так далеко от Австралии. И на самом деле, если бы существовали прямые перелёты, было бы не так далеко. Но, к сожалению, ни одна из авиакомпаний из Мельбурна напрямую на Филиппины не летает. Поэтому пришлось лететь до Сингапура (7 часов) и от Сингапура до Филиппин (ещё 4 часа). Что конечно ближе, чем из Москвы, но всё равно долго. Впрочем, я не должен жаловаться. По австралийским меркам это практически за углом.
Билеты я взял с таким расчётом, чтобы со всей фридайверской компанией встретиться в Сингапуре, и потом уже одним рейсом всем вместе лететь на Филиппины. Семичасовой перелёт от Мельбурна до Сингапура прошёл достаточно легко, если не считать того, что самолёт задержали на час, и мне удалось проспать большую часть пути. Интересно то, что несмотря на ночной полёт (вылет был из Мельбурна в час ночи), сингапурцы кормили народ ужином сразу после вылета и набора высоты - в 3 часа ночи. От "ужина" я благоразумно отказался.
Сингапур произвёл впечатление двойного шока: от размеров аэропорта и сингапурского климата. Международный аэропорт состоит из 3-х терминалов и примыкающего к ним многоэтажного торгового центра. Между терминалами ходят поезда. На подробное обследование каждого терминала понадобилось бы, наверное, несколько часов. Все терминалы кондиционированы, поезда тоже. Но в короткий промежуток времени когда двери поездов закрываются и они выходят из станций внутри терминалов, из щелей в дверях успевает дохнуть "забортным" воздухом. В этот момент успеваешь вполноту оценить сингапурский климат. Я до этого и так знал, что в Сингапуре должно быть за 30 градусов жары при влажности в 100 процентов, но вот что это в действительности смог понять только сейчас. И теперь я понимаю, что жить бы я там не смог, несмотря на то какими бы привлекательными ни были перспективы работы.
|
В Сингапуре я встретится с Юлей Петрик и всей фридайверской толпой, и все вместе мы загрузились на самолёт до острова Себу, что на Филиппинах. Однако перелёт до Себу без приключений не прошёл. Самолёт делал по дорогу остановку на другом Филиппинском острове, чтобы высадить пассажиров и набрать других до Сингапура. При этом транзитным пассажирам до Себу, то есть нам, требовалось выйти из самолёта на какое-то время. Так вот, не вся российская толпа смогла из объявления капитана понять, что мы прилетели не на Себу, и они честно попытались вырваться в город. В результате весь народ разделился на 2 части: те кто смог понять объявление капитана (включая меня), и кто нет. Первые честно ждали в зале ожидания аэропорта пока администрация аэропорта отловит вторых. Наконец все были отловлены, усажены в самолёт и отправлены маршрутом дальше. И ещё через три четверти часа мы прибыли на Себу.
Проход таможни и паспортного контроля в Себу - простая формальность, и, не успев опомниться, мы оказались за воротами аэропорта, где нас ждала очередная накладка. Дело в том, что от аэропорта до курорта Moal Boal, где у нас были забронированы отели, 3 часа езды на машине. Транспорт на всю толпу был заказан, но оказалось что на меня не рассчитывали. Все ехали в отель "Клуб Серена", а я в "Синюю Орхидею". Эти отели находятся в 200 метрах друг от друга, но водитель микроавтобуса наотрез отказывался меня взять, объясняя это тем, что это транспорт конкретного отеля и "чужих" они не возят, и кроме этого мест нет. Плюнув, я поймал такси, помахал всем рукой и поехал.
Я, в принципе, знал, что что Филиппины — это не Австралия и не Европа, но что это такая жопа, я даже не догадывался. Это не такая глубокая жопа, как, скажем, Тунис, а примерно такая же как Фиджи. Когда я читал про Филиппины в Австралии, я ожидал увидеть другую картину. По моей информации Себу - это достаточно крупный город. Что я могу сказать теперь... Крупный — да, город - нет. Пейзаж за окном такси на город не походил никак. Самое подходящее слово, которым можно это описать - "трущобы". Трущобы три раза и в третьей степени. Я был настолько ошеломлён, что даже не пытался достать камеру и снимать. Я такое видел разве что на фотографиях "такое может быть только в Китае". Вот отдельные впечатавшиеся в мою памяьть картины:
Проход таможни и паспортного контроля в Себу - простая формальность, и, не успев опомниться, мы оказались за воротами аэропорта, где нас ждала очередная накладка. Дело в том, что от аэропорта до курорта Moal Boal, где у нас были забронированы отели, 3 часа езды на машине. Транспорт на всю толпу был заказан, но оказалось что на меня не рассчитывали. Все ехали в отель "Клуб Серена", а я в "Синюю Орхидею". Эти отели находятся в 200 метрах друг от друга, но водитель микроавтобуса наотрез отказывался меня взять, объясняя это тем, что это транспорт конкретного отеля и "чужих" они не возят, и кроме этого мест нет. Плюнув, я поймал такси, помахал всем рукой и поехал.
Я, в принципе, знал, что что Филиппины — это не Австралия и не Европа, но что это такая жопа, я даже не догадывался. Это не такая глубокая жопа, как, скажем, Тунис, а примерно такая же как Фиджи. Когда я читал про Филиппины в Австралии, я ожидал увидеть другую картину. По моей информации Себу - это достаточно крупный город. Что я могу сказать теперь... Крупный — да, город - нет. Пейзаж за окном такси на город не походил никак. Самое подходящее слово, которым можно это описать - "трущобы". Трущобы три раза и в третьей степени. Я был настолько ошеломлён, что даже не пытался достать камеру и снимать. Я такое видел разве что на фотографиях "такое может быть только в Китае". Вот отдельные впечатавшиеся в мою памяьть картины:
- Дети на мотоцикле, пятеро на одном. Водителю — лет 10.
- Моторикши — везде и в огромном количестве. Это мотоцикл, к которому прицеплена сбоку крытая коляска. И мотоцикл и коляска увешены фарами как рождественские ёлки. Причём это был не единичный экземпляр — они все такие.
- Дети, при любых остановках завидев белого человека на заднем седеньи, сбегающиеся к машине и заглядывающие в окна.
- Мотоциклы, без стеснения объезжающие остановившиеся по какой-либо причине машины, выезжая на встречную полосу.
- Дорожная разметка на Себу — это дело весьма условное, и народ ездит совершенно как попало, включая встечные полосы. Наверное поэтому все часто и всем сингалят — чтобы избежать аварий.
Если вдуматься, то ничего такого уж шокирующего в этом нет, однако после Мельбурна и Сингапура контраст просто ошарашивал. Стоит заметить, однако, что несмотря на бедную жизнь, большинство Филиппинцев - гостеприимные и отзывчивые люди и всегда готовы помочь. Однако всё равно почему-то желание выходить в "город" и знакомиться с местными достопримечательностями у меня не возникло. Просто я ехал сюда не за этим.
|
С водителем мы, кстати, разговорились. Его звали Джоуи и по английски он говорил, наверное, лучше меня. Он рассказал мне, что занимается он извозом чтобы прокормить семью. У него жена и четверо детей. Жена недавно закончила учиться и теперь работает инженером-химиком на правительство. Правительство Филиппин субсидирует обучение молодых специалистов. Ну и правильно. Уже по приезду в отель Джоуи вручил мне свою карточку. Так что если нужно куда доехать от аэропорта Себу, звоните. Вполне надёжный парень: Joey Ledesma, 0939 8075122, 0928 2082402.
В машине было включено радио и оно, к моему удивлению, вещало на английском языке. Даже рекламу. Кроме того, почти все надписи, встречавшиеся нам на пути, были на английском. Я спросил Джоуи и он объяснил, что все филиппинцы изучают английский в школе, так что практически все они на нём говорят, хотя и не все бегло. На самом деле им так даже проще. Диалектов собственного языка у филиппинцев несколько. И если встретятся два незнакомца с разных островов, вполне возможно что объясниться они смогут только по-английски.
В машине было включено радио и оно, к моему удивлению, вещало на английском языке. Даже рекламу. Кроме того, почти все надписи, встречавшиеся нам на пути, были на английском. Я спросил Джоуи и он объяснил, что все филиппинцы изучают английский в школе, так что практически все они на нём говорят, хотя и не все бегло. На самом деле им так даже проще. Диалектов собственного языка у филиппинцев несколько. И если встретятся два незнакомца с разных островов, вполне возможно что объясниться они смогут только по-английски.
В конце концов мы доехали до отеля. Ехали мы 3 с половиной часа, но при этом покрыли дистанцию чуть больше 100 километров. Просто такова была скорость движения в условиях достаточно плотного трафика.
В отеле меня встретил европейского вида парень, представившийся как Марк, менеджер отеля. Он проводил меня в мой номер, пожелал счастливого времяпровождения и поинтересовался буду ли я заказывать ужин. Однако ужинать в отеле в этот вечер в мои планы не входило — я намеревался пойти и проведать ребят в "Клубе Серена", а заодно там с ними и поужинать. Распоковав вещи и освежившись, я тронулся в путь. |
В полседьмого вечера на Филиппинах выключили солнце. Стемнело настолько стремительно, что я не успел опомниться. Я как раз пытался найти описанную Марком тропу, но понял, что при всего лишь лунном свете шансов на успех у меня мало. Я вернулся в отель и пожаловался Марку. Он, недолго поискав, с улыбкой выдал мне фонарик. Вооружившись им, я предпринял вторую попытку. Оказалось, что нужно было всего лишь спуститься на пляж, и, неспешно топая по кромке воды, пройти минут 10. В "Клубe Серена", я сразу же пошёл в ресторан, не сомневаясь что все уже сидят там и ужинают. Однако ресторан был пуст. Удивившись, я заказал себе ужин и пошёл попытаться выяснить куда все делись. Подойдя к воротам, я увидел микроавтобус из которого как раз выгружалась наша толпа. Народ был злой. Оказалось, что и у них без приключений не обошлось. Выяснилось, что в посланный за ними в аэропорт микроавтобус они не влезли. В результате они были вынуждены были ждать, когда за ними приедет другой, поэтому и прибыли на 2 часа позже меня. За сценой прибытия последовала мучительная сцена размещения. Дело в том, что все номера в "Клубе Серена" - разные и расположены в домиках различной конфигурации. И наши фридайверы просто никак не могли решить кому где останавливаться. Кроме того, вокруг суетились служащие отеля и пытались выяснить сколько чего и когда подавать на ужин. Однако народ был слишком занят, чтобы изучать меню. Мне пришлось взять инициативу в свои руки. Я выбрал в меню пару блюд, которые, как мне казалось, устроят всех, подозвал девушку из персонала, ткнул пальцем, и сказал: "Восемь этого и восемь этого". И вопрос был решён.
"Клуб Серена" Ужин накрыли полтора часа спустя на всех сразу в беседке на пляже. Это был наш первый вечер, поэтому начался он традиционно с представления всех друг другу, и закончился так же традиционно распитием виски и рома. И около полуночи, попрощавшись со всеми, я отправился обратно в свой отель. |
Точнее сказать попытался отправиться. Немного отойдя от "Клуба Серена", я понял, что поднявшийся прилив сделал моё возвращение невозможным: пляж был полностью затоплен и добраться можно было только что вплавь. Мне пришлось вернуться в "Клуб Серена" и в ресторане поинтересоваться что мне теперь делать. Когда я объяснил свою проблему бармену, ко мне повернулась женщина, сидевшая рядом со мной за стойкой. Она представилась, и оказалось что она была хозяйкой отеля. Рассмеявшись, она объявила, что я "попал". Отели действительно расположены очень близко — по прямой неспеша идти 10 минут. И есть дорога, которая их соединяет. Однако она совсем не прямая, и пешком по ней дойти от одного отеля до другого не представляется возможным. Однако она сказала, что на первый раз они меня отвезут. Она вызвала своего водителя с машиной, и пока мы ждали, мы разговорились. Я объяснил кто я такой и что здесь делаю и спросил её знает ли она Майкла, владельца "Синей Орхидеи". Она ответила, что Майкла она знала хорошо. Он был крёстным отцом её то ли дочки, то ли племянницы, то ли что-то вроде этого, и она была крёстной матерью кото-то из его родственников. Для меня оказалось слишком сложным вникнуть в непростые родственные отношения владельцев филиппинских отелей. Наконец прибыл водитель и мы отправились в путь. Мне сложно понять как можно было проложить дорогу между двумя точками, находящимися в 10 минутах ходьбы друг от друга, так чтобы ехать по ней на машине нужно было 15 минут, однако это факт. И я понял, что владелица была права — пешком там было не дойти. И всё-таки наконец я вернулся в свой отель, завалился на кровать и сразу же заснул.
Продолжаем читать... День 2 и далее...
26/02/2012. Юлия Мигита. Юлия Мигита pодилась и проживает в Казани (Татарстан), закончила университет с отличием. В реале имеет 4 профессии, одна из них связана с литературой. Увлечения разнообразные - от танцев до монтажа видеофильмов. Лауреат и призер различных литературных интернет-конкурсов.
Нужное слово (блёклое воспоминание о ярком впечатлении)
Это был один из рядовых неприметных дней. Нулевой день. Такая вот серость с тёплым или холодным оттенком - и есть основной «цвет» жизни. Отклонения в «белизну» случаются, но больше как исключения, не делающие погоды. А серость рулит. Безликая монотонность бытия – это стихийное бедствие души, засуха. Заставляешь себя надеяться, что всесильное небо, наконец, заметит жаждущего и напоит, разверзнув хляби, но облака, дразня, пролетают мимо твоей пустыни и разбрасывают тонны живой воды где-то над морем - наверное, в насмешку. И шагают мимо тебя неуправляемые годы – сначала медленно и по одному, потом быстрее и группками, а в конце – уже бегом, нестройной толпой. И, несмотря на это мельтешение, твоя жизнь стоит: только дата на календаре обновляется.
Иногда кажется, что если сегодня, вот прямо сейчас, случится что-то, способное порвать ощущение трясины, затягивающей изнутри, сдернуть смирительную рубашку с ещё не полностью обессиленных чувств - будет ещё не поздно… Любовь? Неожиданная встреча? Открывшаяся возможность? Да не всё ли равно, что это могло бы быть… Вечное «бы» - порог, через который не перепрыгнуть. В какую «сторону» ни направь воображение - в реальной жизни всё останется неизменно: аптека, улица, фонарь… и твой бег по кругу, и вращение заезженной пластинки штампованных будней. Через десять лет точно так же, как и сейчас, душа будет болеть чёрной, уже привычной болью, и лишь ожидание «амнистии» - помогать её переносить. «Мы ждали завтрашний день. Каждый день ждали завтрашний день…»
А сейчас ты идёшь с работы домой в неурочно раннее время, физически ощущаешь энергию и жажду деятельности, и в то же время осознаешь бессмысленность любых действий… Сила и бессилие в одном флаконе, свобода и рабство в общей упряжке - это только кажущееся противоречие. Ты можешь сварить суп. Пересадить цветок. Посмотреть сериал про дона Педро. Прочитать пятьсот первую книгу. Но это ничего не изменит: жизненным фоном так и останется неистребимая пустота. Что ты можешь сделать, чтобы потушить её ледяное пламя? Чем вылечишь душу, если даже не знаешь, где этот орган находится? Вот видишь… и сказать тебе нечего. Тогда возьми-ка, пожалуй, бутылку вина – спиртное приносит хоть какое-то эмоциональное шевеление. Глядишь, откроется невидимый клапан-отдушина и пустота не «взорвётся» в тебе сегодня, не разнесет в пыль твою вселенную, оставив на её месте черную дыру. Пустота повременит.
***
Вошла я в квартиру, махнула бокал, включила «свою» музыку, взялась за привычные дела. Хорошо! А потом «поддала» ещё, да ещё, да натощак – ух, как работа спорится!
Но что за странность такая небывалая? То ли благодаря вину, то ли вопреки ему, но явилось тогда во мне желание непобедимой силы - услышать от кого-нибудь хорошее слово, мол, люблю я тебя, мол, нужна ты мне. Чтобы не одними губами, а сердцем сказали, и чтобы эти слова отозвались во мне, и боль отступила… «Смешно, не правда ли, смешно?» Да, более чем. Но я простила себя уже за то, что это был единственный в жизни случай: такой острой потребности в слове не возникало ни до, ни после…
Желания для того и существуют, чтобы иногда идти у них на поводу. Вот возьму и наберу номер близкой подруги, и спрошу её - с места в карьер: «Любишь ты меня или нет?» Пусть это будет похоже на классическое: «Вася, ты меня уважаешь?», пусть через час я буду винить себя за малодушие. На всё плевать сейчас. Один раз в жизни, но я совершу глупость. Танька - умный человек, она не будет уточнять, сколько я выпила, и что на меня нашло. Не посмеётся: она сердцем видит. И, хотя подруга всегда сдержанна и не любит сюсюкаться, но в нужный момент нужное слово у неё для меня найдётся.
Палец быстро пробежал по телефонным кнопкам, сердце тоже заторопилось… Но, как это часто бывает, те, в ком мы остро нуждаемся, «временно недоступны». Что ж, придётся подождать. И это закономерно: где же видано, чтобы желания, даже самые маленькие, вот так вот просто сбывались?
А пока я решила покормить бабушку, уже года три как прикованную к постели, младенчески беспомощную. Когда-то бодрый, деятельный человек, мой близкий, если не сказать, самый близкий друг, она уже не существовала как личность - старость и болезни отняли у неё всё: силы, зрение, разум. Я привыкла к тому, что она есть, но вроде бы её и нет: разговор между нами был уже невозможен. Максимум, что я слышала от неё осмысленного - односложное «да» и «нет». Но чаще ответом мне была тишина или монотонное, ничего не выражающее мычание.
Я усадила бабушку на кровати, подоткнув с боков подушки, и поставила поднос с едой на стул возле: кое-как, но руки её двигались, тогда ещё она ела сама. Проделав всё это, я заторопилась из комнаты к телефону - снова звонить подруге. И вдруг случилось странное: мне в спину прозвучал забытый голос - не погасший шепот умирающего человека, не сумбурное стариковское бормотание - вот так громко и чётко бабушка говорила не-помню-сколько лет назад… «Юленька, доченька, как я тебя люблю, если бы ты знала!»
-Что-о??? – я почти вскрикнула, как будто нож в душу воткнули.
- Пусть твоя жизнь пройдет счастливо! - раздалось в ответ уже тише.
- Что ты сейчас сказала? – подбежала я к ней, - почему ты это сказала? - а бабушка смотрела сквозь меня и ничего не отвечала – её снова почти не было в живых.
Долго я сидела рядом с ней на кровати и совсем по-детски, в голос, ревела на старчески-сухоньком плече. Обнимала её, что-то говорила… Она не слышала...
Всю-то жизнь бабушка пыталась порадовать меня: маленькой девочке она приносила гостинцы и прятала в укромных уголках дома, чтобы потом начать весёлую игру в поиски; школьнице дарила интересные игрушки и книги, которых в то время не было в свободной продаже. А вот сильно повзрослевшей своей внучке она уже ничего не могла подарить: мы поменялись местами. Но потребность отдавать у бабушки сохранилась. «Да возьми ты мою пенсию, купи себе что хочешь!» - настаивала она. А я была большая и не слушалась. Сейчас жалею. В стремлении быть честной, я отняла у неё последнюю радость – чувствовать себя значимой, способной одаривать близких. Впрочем, надеюсь, она понимала, что золотая мишура и нарядное тряпьё уже ничего не прибавят и не убавят в наших отношениях…
И вот теперь, на последнем этапе старости, на смертном одре, бабушка всё-таки смогла что-то для меня сделать. Сказать - именно то, что нужно, именно тогда, когда нужно. Минута в минуту. Слово в слово. Я не вспомнила бабушку в трудный момент, не учла факта её существования. А она так любила, что услышала мою просьбу, не произнесённую вслух, увидела боль даже слепыми глазами. И вынырнула на секунды из глубин небытия, воскресла из мертвых - чтобы помочь. Это был даже не подвиг – она совершила чудо. И тут я поняла, что, старость не всё отняла у бабушки: последнее, что в ней умрёт - это любовь ко мне…
Не помню, сколько мы сидели рядом, обнявшись, не помню, о чём я говорила, о чем она молчала. Помню только, что звонить больше я никому не стала.
***
Вскоре после этого случая бабушка умерла. А через месяц принесли её последнюю пенсию. Большую пенсию, как вдове погибшего на войне офицера и ветерану труда. Вот тут-то я всё потратила на себя: на золотое кольцо, которое и сейчас на пальце, да на велосипедик сыну. Бабушка сделала мне подарок и после смерти…
Страх бывает разный
Страх бывает разный. Можно бояться уличных хулиганов. Однако это не тот страх, который испытываешь перед экзаменом. У дверей кабинета грозного врача «боишься» иначе, чем перед прыжком через опасную яму. Бывает страх подвести людей, не оправдать их доверия или страх пойти одному против коллектива… Совсем недавно я столкнулась ещё с одним видом страха, которому сложно дать определение. Назовем его боязнью оказаться в трудноразрешимой ситуации и навлечь на себя множество проблем. Звучит абстрактно? Что ж, вот вам конкретный пример.
По пути в Питер наш поезд сделал двадцатиминутную остановку где-то в районе Гусь-Хрустального. Мы с сыном восьмиклассником вышли на воздух, отбили атаку уличных торговцев сувенирами, жадных до наших денег, и огляделись по сторонам. Ничего интересного – рельсы, неказистые строения да смачно курящие пассажиры нашего поезда.
- Леш, отойдем куда-нибудь, - предложила я, - пока нас здесь не задушили дымом. Да и ноги разомнем…
Но куда идти?... Мы увидели, что из каждого вагона через несколько рядов рельсов тянутся муравьиные цепочки пассажиров. Не иначе – в магазин. Поскольку выбора не было, мы тоже взяли курс на него.
Магазин оказался сувенирным. То, что предлагали на перроне торговцы, стоило здесь в два раза меньше, причем, ассортимент был гораздо шире. Я заприметила несколько изящно сделанных подносов и вазочек – не просто красивых, а легких по весу и прочных, что очень актуально для путешественника. Вот что я привезу друзьям из поездки! У нас в Казани такие вещицы не продаются, а если и встречаются – за пятикратную цену. Всё, решено. Однако – черт возьми – денег-то я не взяла!
- Леш, давай бегом к отцу, - скомандовала я, - тащи кошелек. Я жду тебя здесь.
Сын исчез за дверью, а я начала по второму разу рассматривать витрины, с чувством да с толком…
Время шло, а сын не появлялся. Я начала слегка нервничать. Да где ж его носит, трижды уж можно было сбегать и вернуться! Народ делал покупки и спешно покидал магазин, а я всё ждала… Наконец здравый смысл возобладал: плюнув на все сувениры, я решила, что лучше не рисковать – этак от поезда отстанешь. И, врубив пятую скорость, выскочила из магазина и… онемела от неожиданности: меня отделял от нашего поезда другой медленно движущийся поезд – этакая невероятной длины прямая кишка - наверное, километра 3 от носа до хвоста. Во всяком случае, «концов» поезда не было видно: так длинен он был. Со мной поравнялась, похоже, только середина.
Вот, значит, почему сын не смог ко мне вернуться! Но мне-то – боже ж мой (!) - что делать? Мой поезд тронется вот-вот, а я так и останусь по другую сторону этого проклятого водораздела! Обегать его уже бесполезно, ждать, пока проедет – нельзя: при такой скорости он полчаса тянуться будет… Остается уповать на небеса – чтобы вереница вагонов всё же остановилась – и пролезть под её «брюхом».
А если остановки не будет? Ведь часто бывает: поезда сбрасывают скорость почти до нуля, а потом набирают опять… Не, лезть под движущимся составом - не для меня. Я, конечно, ловкая, но всё-таки до Джеки Чана малость не дотягиваю. А вдруг отрежет от меня что-нибудь нужное? Не, лучше останусь в полной комплектности… без копейки денег, без одежды в этакий холод, в домашних тапочках… одна…
Вот что бы вы чувствовали в такой ситуации? Тут не просто напряжение нервных сил… Бывают моменты, когда мыслишь не словесными формулировками - мысли являются то ли в форме ощущений, то ли – зрительных картинок: слишком велик стресс и нет времени для внутренних монологов. Конечно, внутри, подсознательно, идет обработка информации, выбирается лучший вариант из возможных и принимается решение. И всё происходит мгновенно. Наверно, что-то подобное чувствуют водители авто, пытаясь предотвратить столкновение, и вообще люди, чья деятельность требует быстрой реакции.
Вот так и решилось внутри меня единственно возможное: если поезд остановится (хотя бы на несколько секунд!) – проскочить под ним на ту сторону. А случается и так: не успеешь до пяти сосчитать – уже снова стартует. Думаешь: а для чего ж ты вообще останавливался? Что-то было нужно машинисту передать с «большой земли»?
Под поездом лезть, конечно, не страшно. Страшно не знать, тронется он в этот момент на тебя - или нет.
Поезд ощутимо замедлил ход, но всё ещё ехал, ехал, наматывая на свои громыхающие колеса мои нервы… О, сколько, это продолжалось? Я встала в стойку охотничьей собаки, чтобы кинуться под вагон без промедления. И вот – свершилось: лязгнув железом громче обычного, гадкая махина приросла к рельсам. Я тут же спрыгнула на пути – благо, яма была неглубокая – и, нырнув под поезд, подобно стреле Робин Гуда, «вылетела» на свой «берег». На этот трюк я потратила не более 5 секунд, которые разрешила себе как безопасные.
Слава богу, путь к моему поезду был свободен: остальные рельсы не были заняты. Уф, от сердца отлегло. Я двинулась к своему вагону и увидела, что на платформе стоит муж с небывало огромными глазами (однако, смотрит в нужном направлении, под колеса: сообразил, что я в обход не пойду). Но что же его глаза не уменьшаются? Проблема-то уже позади! Но… не тут-то было. Меня ждал ещё один стресс.
- Алёшка где? – почти крикнул Дима, продолжая всматриваться под поезд.
- Как - где? – меня охватил секундный ступор, - давно к тебе ушел…
- Его здесь не было.
Вот так да! Картина событий подкорректировалась в моем сознании. Видимо, когда Алеша вышел из магазина, поезд уже проходил мимо. И сын решил пойти в обход – у него ещё было время. Впрочем, лучше бы он вернулся и доложил мне ситуацию! О, как недогадливы бывают даже взрослые дети! Но почему ж я его не увидела с той стороны? Видимо, далеко успел уйти, да и смеркаться начало. А вообще-то, с его ногами можно бы уже давно обежать злосчастный состав… Не полез ли он, боже упаси, под движущимися вагонами? (Сердце падает). Нет! Эту мысль я сразу отмела: такая дичь не пришла бы ему в голову. Только я в нашей семье каскадер недопеченный.
- Дим, если поезд тронется, ты езжай с вещами, я остаюсь. Кошелек кинешь в окно, - пробормотала я, и, набрав полные легкие воздуха, истошно свистнула четырьмя пальцами, по-пацановски. (Свист мой соловьино-разбойный закладывает уши. Его мне оставила в наследие моя бойкая юность). За свистом последовал не менее истошный вопль: «Ааа-лёёё-шаааа!» Дальше – снова свист – снова крик – и так по кругу… третьему, пятому… Ну и что, что все глаза вылупили. Когда душа в пятках с перепуга – до того ли?
И вот показался Алёша. Слава те… обошел, наконец. Но вдруг глаза Димы снова округлились: «Он повернул назад! Свисти ещё!» Я, ошарашенная, принялась истерично, безостановочно свистеть – голос уже сел. И тут до меня дошло: сын не догадался, что я пролезла под поездом, и решил, что я вызываю его обратно к магазину… Господи, да что ж за маразматическая ситуация!!! Ещё Дима капает на мозги: «Зачем вы туда попёрлись? Не прожила бы ты без этого магазина?»
- Да не нужен мне был магазин, - бледно оправдывалась я между свистом, - ноги размять хотелось.
- Сейчас разомнете, за поездом пробежитесь…
Наконец сын сориентировался, откуда свист, и пошел в нужном направлении. Да неспешно так, вразвалочку. Когда он подошел к нам, моим первым вопросом было: «Почему не бежал?»
- Я подумал - раз ты осталась в магазине, значит, всё равно будешь позднее меня. А тогда – что спешить? - выдал он свое логическое умозаключение. Хоть стой, хоть падай.
Поезд набирал скорость, мы мирно сидели возле окна и пили с мужем пиво во славу удачно завершившегося эпизода. Моя душа расставалась с последними трепыханиями страха. Нет, никогда больше не отойду от поезда, не перейду другие железнодорожные пути. Как говорится, битая собака догадлива стала…
А потом мои эмоции не удержались взаперти, и я рассказала соседям по вагону о своем незначительном, но запоминающемся приключении. Тут-то мы и подружились на весь оставшийся путь...
2010г.
Море-хищник
Вы читали о том, как людей уносит в море на надувных матрацах? Я тоже. И всегда недоумевала, почему жертвы не сопротивляются атакующему ветру и позволяют себя увлечь, как головешку, аж в тридевятое царство волн? Может, засыпают? Но в таких условиях… Течение? Маловероятно: море – это не горная бурливая речка, где и на моторной лодке порой не «выгрести» супротив. К тому же, морские течения – это глубоководные реки, они в опасной близости от берега не прогуливаются… Так я думала, когда «слышала звон» о чьей-то трагедии. Но когда она без пяти минут случилась со мной, я поняла всё быстро и навсегда…
Гостеприимная Абхазия, разгар южного лета. Даже солнцу жарко: бегает между размытыми облачками короткими перебежками. Я с семейством – мужем и 12-летним сыном – вкушаю радости пляжной жизни. Пока сын строит из округлых голышей крепость, а супруг загорает, поглядывая за ним из-под надвинутой до носа бейсболки, я охлаждаюсь в море. Вода в Пицунде - абсолютной прозрачности: видимость до 28 метров в глубину (как пояснил гид на одной из экскурсий). Ощущение, что плаваешь в жидком хрустале. Разноцветные камушки на дне, крабики с их оригинальной походкой - всё просматривается как на ладони, если лежишь на воде в маске, довольствуясь трубочным дыханием. А если ещё положишь под живот надувной круг, чтобы не тратить усилий на удержание тела, то совсем здорово!
Ух, и увлеклась я подводным «черноморским» кино! Лежу – лицо в воде - и думаю, как это возможно: на глубине около 3-х метров неизвестный ловкач выложил большими белыми валунами название своего города. Как он доставил сюда булыжники? Неужели - лодкой? А потом делал снайперские броски в воду, укладывая в ровные линии? Но – нет: тут явно «ручная» работа. Значит, ныряли до дна… Без акваланга???
…Потом подводный пейзаж подарил новые впечатления, потом ещё… Юркие рыбки «простреливали» воду возле меня. Я пыталась задеть их рукой, но они ловко уворачивались. Грести было не нужно: мягкое едва заметное шевеление воды и ветерок сами перемещали мой «обзорный пункт» - медленно-медленно, приятно-приятно…
А потом подводное «кино» перестало показывать. Но моему лицу «выныривать» не хотелось. Я пребывала в ощущениях: игра светотеней на погруженных в воду руках, жемчужная россыпь «газированных» пузырьков после хлопка по волне, уютное «полотенце» горячего ветра на плечах – всё располагало к продолжению экскурсии. А круг несло… Именно в этой расслабляющей медлительности передвижения было скрыто коварство: уверенная в безопасности происходящего, я на каких-то 7-10 минут утратила контроль над ситуацией. Когда спохватилась и глянула на берег - чуть не вскрикнула от неожиданности: он был в такой дали от меня, что дух захватило. Люди за это время мутировали в насекомых… Где среди них находилось моё семейство, разобрать было невозможно. Береговой пейзаж тоже изменился: глазам предстала незнакомая картина. Моим первым ощущением было удивление почти без примеси страха: плаваю я неплохо, да и круг подо мной…
Погребла к берегу – бойко, но не на пределе сил. И тут удивление начало сменяться недоумением: мой круг не двигался по поверхности воды! Я пыталась превозмочь набравшее силу течение и - стояла на месте! А стоило мне перестать грести – круг начинало неумолимо оттягивать от берега, по диагонали, с уклоном вглубь. Направление ветра, как на зло, совпало сегодня с движением воды: со всех сторон меня обложили! Береговой рельеф тоже не способствовал хорошему финалу. Дело в том, что Пицунда – мыс, сильно вдающийся в море, и я была почти на пике. Миновав его, моё «транспотное средство» оказалось бы на необозримых просторах Нептунова царства, и плыло бы аж до Турции. Может, и доплыло бы – уже без довеска. Успеть причалить, пока мыс не ушел из-под ног!!! Пришло громкое осознание опасности. …А вокруг тихо: такой же приятный ветер, такие же нежные волны – сверкающие, бликующие на солнце, как серебристая паутина. И я в ней крыльями бью… Попалась!
Чтобы уменьшить парусность, я спрыгнула в воду, а круг попыталась волочь за собой: теперь он стал не средством развлечения, а предметом первой необходимости. Однако мой расчет не оправдался: потеряв свою «поклажу», круг начал вставать от ветра «на дыбы» и изображать из себя колесо - да только к берегу не катился. Вода вцепилась в меня с утроенной силой и потащила, потащила куда-то, как в воронку – только теперь я поняла: море намагничено!!! Оно сожрёт меня – так же мягко и нежно, не напрягшись ни одним мускулом. Я осмелилась шагнуть на «чужую» территорию. Меня пока ещё никто не «обидел», но явственно давалось понять, кто тут «главный».
Вновь взгромоздившись на круг, я начала грести - что есть мочи, не переставая ни на миг, чтобы отвоеванные метры не были у меня отобраны при первой же заминке… Когда-то я бегала на длинные дистанции, отличалась хорошей дыхалкой. Должна смочь! Однако даже «терпенью машины бывает предел», не говоря о человеке. Устала… Крикнуть? Нет, всесильный шепот моря «перекричит» самый звонкий голос, да и ветер унесет его в противоположную от берега сторону. Если и поплывет кто-то за мной – может быть только хуже: я на круге, он без круга. Утащит человека – мне же придется его догонять, чтоб не утоп. А потом уже вместе – в Турцию: по морям, по волнам, нынче здесь, завтра там… Как там поётся, «не нужен мне берег турецкий»? Очень хорошая песня… надо целиком выучить…
«Давай!» «Давай!» - командовала я себе, делая новое движение. Хорошо хоть в воде не вспотеешь, и сердце не прихватит от жары. Голова начала кружиться: вот бы не подумала, что морская болезнь может начаться таким образом. Она у меня ассоциировалась с теплоходами и высокобалльным штормом. Однако факт: от монотонной раскачки в гамаке волн мне становилось всё хуже, берег начинал медленно «ехать» в сторону, как виниловая пластинка… Этого ещё не хватало! Наверное, мои плечи уже «сгорели»: 37 в тени – это кое-что! Хорошо хоть голова мокрая, иначе бы солнце давно нокаутировало меня своим знаменитым «ударом»…
Какую же огромную мощь обретает течение даже на небольшой глубине, боже мой…
Я уже не смотрела на берег – сосредоточилась исключительно на процессе продвижения. «ГреБсти»! Только так, с этой неудобной, как камень посередь дороги, буквой Б – гребсти! Через пень-колоду, через спотыкач – удирать от лучших друзей человека: солнца, воздуха и воды…
…Берег медленно, без желания, маленькими рывками надвигался на меня. Уже слышались веселые голоса людей-«насекомых», «купающиеся» визги детей. Вода ослабляла хватку: чем ближе дно, тем безобиднее становилось течение. Только не останавливаться! Нельзя, чтобы силы кончились сейчас, почти у цели! Прорвав «линию обороны», я вошла на «человеческую» территорию: поравнялась с самыми дальними пловцами. Затем пересекла «линию тыла» и ввела своё судно в безопасную гавань. Неужели можно тронуть ногами донную гальку? Я соскочила с круга, почти не веря избавлению. Стояла на непривычно твердой земле, продолжая ощущать качку во всем теле. Пожалуй, чувство миновавшей опасности - одно из самых ярких…
Значит, не подвело сердчишко, руки-ноги не онемели от напряжения. Сказалась прошлая спортивная закалка. А если бы её не было? Тогда была бы газетная заметка об очередном прецеденте…
Подхватив круг, я выпорхнула на берег, пытаясь отдышаться. Начала по-совиному вращать головой: ничего похожего на место моего «старта». Задав себе нужное направление – противоположное тому, куда меня несло, я пошла вдоль берега. Шла на удивление долго: даже не ожидала, что сместилась в пространстве так основательно. И вот, из-за деревьев выплыл наш дом отдыха, лежаки, пляжные «грибочки». На том же самом месте мирно лежал разомлевший от жары супруг, а рядом разбирал крепость на составные гальки увлеченный Алёшка.
- Ну наконец то! Куда убежала? Я уж искать хотел идти! – оживился муж.
- И не нашел бы! Я далеко пряталась…
Когда плохая история хорошо заканчивается, она очередной золотой «монеткой» падает в копилку ярких, незабываемых впечатлений. Тяжелая у меня копилка. Иногда поднимешь её, встряхнешь, удовлетворенно послушаешь звон и в этот момент ощутишь полноту жизни. А бывает, повинуясь душевному порыву, выложишь какой-нибудь коллекционный экземпляр на скатерть и покажешь друзьям…Только бы удача однажды не изменила и вместо «хэпи энда» не преподнесла просто «энд».
PS. Снято за день до "события":
24/10/2011. Люси Мейнстер – родилась на Украине в городе Донецке. В 1974 году – первая публикация в газете Литературная Россия. В 1991 – иммиграция в Израиль и первый сборник эссе под общим названием «Израиль, глазами близорукого». В 2002 году – иммиграция в Новую Зеландию, где были написаны романы « В поисках Родины» и «Сор из избы». В настоящее время готовится к публикации еще одна книга автора, а также, альбом песен и романсов.
03/08/2013 NEW
Моя Москва
Итак, отпуск! Тяжелый перелет, посадка в Домодедово, электричка, такси, папа с мамой. Название магазинакрупно русскими буквами: «Секондхэнд», и под ним перевод «Вторые руки». Изобилие продуктов в магазинах, не говоря уже о рынке.
– Не желаете экзотических фруктов?
– Нет, желаем русских яблок!
Приносим домой, читаем –Грани Смис.
У входа вИндийскойресторан под названием «Махараджа» фигура женщины в русском сарафане держит плакатcнадписью «Масленица». Масленица. У мамы – блины, вкусные, на дрожжах, с корочкой!
– Приходите, у меня блинчики, – сестричка зовет к себе.
Блины у всех разные: с медом, икрой, красной рыбой.
Масленица! Люди на улицах улыбаются друг другу.Снег, местами талый, местами нет,но все равно настоящий. На рассвете просыпаемсяот звука метлы таджика за окном Вжик-вжик, вжик-вжик.
– Ты как метешь, не русский, что ли? – московский выговор, русское хамство.
– А невыпить ли нам кофе? – спрашивает муж, и я тут же соглашаюсь!
Шесть утра. Не спится, смена часовых поясов. Оказалось – не только у нас. Ларьки открыты. Народ взбадривает себя пивом. Пьют открыто, не прячась. Пьют в сквере и парке, сидя на корточках у дверей магазинов и стоя в переходах. Народ готовится к продолжению трудовой недели. Это нормально.
– Кофе? – округляют раскосые глаза торговцы, – зайдите в Суши-бар.
Удивляемся, но заходим.
– Вам кофе какой? – спрашивает нас миловидная японка на чистейшем русском.
– Мне крепкий латте, – говорю я, неосторожно переводя на русский язык английское словосочетание. Девушка смотрит на меня немного свысока и презрительно кривит рот:
– Лате не может быть крепкий, – он с молоком, – исчезает и через минуту приносит напиток, отдаленно напоминающий кофе из заводской столовой.
– Хочу чебуреки, помнишь, как в Мариуполе?
Сестричка, любимая, младшая. Ну, как не сделать?
Баранина на рынке.
– Ты,дочка, из Чечни?
Я замерзла. Очень. Нахлобученный на самые очки темный платок прикрывает лоб.
– Оттуда, отец, –честно признаюсь я. Моя ложь преследует двойную цель: получить мясо получше и не разочаровать продавца.
– Говоришь по чеченски?
Это уже серьезнее. Тут не прохиляешь.
– Нет, давно здесь живем, – попытка покраснеть от стыда видимо удается: в помещении рынка жарко.
– Плохо, – сокрушается старец, укоризненно качая головой.
– Плохо, – соглашаюсь печально.
– Иди за мной,–строго говорит старик, – и добавляет, – Не бойся.
Он идет впереди,чуть сгорбленный, в меховой безрукавке, держа на весу пакет с бараниной, а я плетусь сзади, теряясь в догадках: толи чеченскому учить будут, то ли учить будут по-чеченски. Мы идем длинным темным коридором, находу открывая все новые и новые двери.Наконец, приходим в большое помещение,сродни банковскому хранилищу. Набрав шифр на ящике-сейфе,старикдостает оттуда мясорубку. Затем, тщательно запирает кодовый замок и снова ведет меня куда-то, в недра подвала. Идти за этим неулыбчивым старцем жутковато. Вокруг темно и безлюдно. Наконец, моему взору открывается облицованная кафелем комнатас мраморными столами, по виду и запаху отдаленно напоминающая прозекторскую. Прикрутив мясорубку к столу, мой провожатый перемалывает баранину и, тяжело повернувшись ко мне, жестом, приглашает следовать за ним. Вторая комната оснащена кранами. Я жду, пока он вымоет кухонные принадлежности,и мы отправляемся в обратный путь. При виде людей, я осмелела:
– Для чего мне нужно было идти с вами?
– А чтоб ты не сказал, что этот мясо не твой! – веско произнес старик.
Чебуреки получились отменные, но на рынок идти я больше не решилась, поэтому,в очередной раз за покупками мы отправилисьв ближайший супермаркет.
–Ой, смотри, малосольные огурчики!
– Ой, мойва!
Продавцы угрюмые, с какими-то опрокинутыми лицами, молча наблюдализа нашими восторгами.
– Девушка, а вот эта колбаска с чесноком?
Девушка обдает меня взглядом полным ненависти и зло произносит:
– А кто ж ее пробовал?!
Зато в метро мне все уступают место.
– Садитесь, пожалуйста.
Я удивленно смотрю на сестру:
– Какие уважительные люди!
– А ты бы еще ниже платок на глаза надвинула, – смеется она.
В подъезде на ступеньках живет бездомный. Днем, дабы не мешать жильцам он уходит куда-то, а вечером возвращается. У него с собой и подушка, и одеяло. В подъезде тепло и вкусно пахнет домом. В супермаркете, заведующая отделом, в торговом зале, на глазах у покупателей громко распекает подчиненную. Кассиры не складывают в пакеты товар и с улыбкой не спрашивают, как Ваши дела. Но на скользкой дороге, незнакомый молодой парень, подаст Вам руку, а школьник на вопрос: «Как пройти?», предложит проводить Вас. И для меня все это, намного дороже, бездушных, приклеенных улыбок, и штампованной вежливостипродавцов. И я снова и снова буду возвращаться сюда, окунаться в забытый, но такой родной быт, каким бы странным он мне сегодня не казался. Я буду вдыхать запахи детства, есть пломбир и пить горячую воду со вкусом кофе, буду гулять по паркам и скверам, любоваться золотом листьев осенью и пенным цветением деревьев весной. Я буду просыпаться ранним зимним утром, и дышать на оконное стекло, расписанное за ночь затейливыми узорами,а после, через небольшое мокрое пятно, следить за мягкими хлопьями снега, укрывающими деревья и дома, за холмиками запорошенных за ночь машин. Я буду смотреть на ночное зимнее небо и ощущать себя счастливой от того, что мне довелось родиться именно в этой стране.
read more NEW
Моя Москва
Итак, отпуск! Тяжелый перелет, посадка в Домодедово, электричка, такси, папа с мамой. Название магазинакрупно русскими буквами: «Секондхэнд», и под ним перевод «Вторые руки». Изобилие продуктов в магазинах, не говоря уже о рынке.
– Не желаете экзотических фруктов?
– Нет, желаем русских яблок!
Приносим домой, читаем –Грани Смис.
У входа вИндийскойресторан под названием «Махараджа» фигура женщины в русском сарафане держит плакатcнадписью «Масленица». Масленица. У мамы – блины, вкусные, на дрожжах, с корочкой!
– Приходите, у меня блинчики, – сестричка зовет к себе.
Блины у всех разные: с медом, икрой, красной рыбой.
Масленица! Люди на улицах улыбаются друг другу.Снег, местами талый, местами нет,но все равно настоящий. На рассвете просыпаемсяот звука метлы таджика за окном Вжик-вжик, вжик-вжик.
– Ты как метешь, не русский, что ли? – московский выговор, русское хамство.
– А невыпить ли нам кофе? – спрашивает муж, и я тут же соглашаюсь!
Шесть утра. Не спится, смена часовых поясов. Оказалось – не только у нас. Ларьки открыты. Народ взбадривает себя пивом. Пьют открыто, не прячась. Пьют в сквере и парке, сидя на корточках у дверей магазинов и стоя в переходах. Народ готовится к продолжению трудовой недели. Это нормально.
– Кофе? – округляют раскосые глаза торговцы, – зайдите в Суши-бар.
Удивляемся, но заходим.
– Вам кофе какой? – спрашивает нас миловидная японка на чистейшем русском.
– Мне крепкий латте, – говорю я, неосторожно переводя на русский язык английское словосочетание. Девушка смотрит на меня немного свысока и презрительно кривит рот:
– Лате не может быть крепкий, – он с молоком, – исчезает и через минуту приносит напиток, отдаленно напоминающий кофе из заводской столовой.
– Хочу чебуреки, помнишь, как в Мариуполе?
Сестричка, любимая, младшая. Ну, как не сделать?
Баранина на рынке.
– Ты,дочка, из Чечни?
Я замерзла. Очень. Нахлобученный на самые очки темный платок прикрывает лоб.
– Оттуда, отец, –честно признаюсь я. Моя ложь преследует двойную цель: получить мясо получше и не разочаровать продавца.
– Говоришь по чеченски?
Это уже серьезнее. Тут не прохиляешь.
– Нет, давно здесь живем, – попытка покраснеть от стыда видимо удается: в помещении рынка жарко.
– Плохо, – сокрушается старец, укоризненно качая головой.
– Плохо, – соглашаюсь печально.
– Иди за мной,–строго говорит старик, – и добавляет, – Не бойся.
Он идет впереди,чуть сгорбленный, в меховой безрукавке, держа на весу пакет с бараниной, а я плетусь сзади, теряясь в догадках: толи чеченскому учить будут, то ли учить будут по-чеченски. Мы идем длинным темным коридором, находу открывая все новые и новые двери.Наконец, приходим в большое помещение,сродни банковскому хранилищу. Набрав шифр на ящике-сейфе,старикдостает оттуда мясорубку. Затем, тщательно запирает кодовый замок и снова ведет меня куда-то, в недра подвала. Идти за этим неулыбчивым старцем жутковато. Вокруг темно и безлюдно. Наконец, моему взору открывается облицованная кафелем комнатас мраморными столами, по виду и запаху отдаленно напоминающая прозекторскую. Прикрутив мясорубку к столу, мой провожатый перемалывает баранину и, тяжело повернувшись ко мне, жестом, приглашает следовать за ним. Вторая комната оснащена кранами. Я жду, пока он вымоет кухонные принадлежности,и мы отправляемся в обратный путь. При виде людей, я осмелела:
– Для чего мне нужно было идти с вами?
– А чтоб ты не сказал, что этот мясо не твой! – веско произнес старик.
Чебуреки получились отменные, но на рынок идти я больше не решилась, поэтому,в очередной раз за покупками мы отправилисьв ближайший супермаркет.
–Ой, смотри, малосольные огурчики!
– Ой, мойва!
Продавцы угрюмые, с какими-то опрокинутыми лицами, молча наблюдализа нашими восторгами.
– Девушка, а вот эта колбаска с чесноком?
Девушка обдает меня взглядом полным ненависти и зло произносит:
– А кто ж ее пробовал?!
Зато в метро мне все уступают место.
– Садитесь, пожалуйста.
Я удивленно смотрю на сестру:
– Какие уважительные люди!
– А ты бы еще ниже платок на глаза надвинула, – смеется она.
В подъезде на ступеньках живет бездомный. Днем, дабы не мешать жильцам он уходит куда-то, а вечером возвращается. У него с собой и подушка, и одеяло. В подъезде тепло и вкусно пахнет домом. В супермаркете, заведующая отделом, в торговом зале, на глазах у покупателей громко распекает подчиненную. Кассиры не складывают в пакеты товар и с улыбкой не спрашивают, как Ваши дела. Но на скользкой дороге, незнакомый молодой парень, подаст Вам руку, а школьник на вопрос: «Как пройти?», предложит проводить Вас. И для меня все это, намного дороже, бездушных, приклеенных улыбок, и штампованной вежливостипродавцов. И я снова и снова буду возвращаться сюда, окунаться в забытый, но такой родной быт, каким бы странным он мне сегодня не казался. Я буду вдыхать запахи детства, есть пломбир и пить горячую воду со вкусом кофе, буду гулять по паркам и скверам, любоваться золотом листьев осенью и пенным цветением деревьев весной. Я буду просыпаться ранним зимним утром, и дышать на оконное стекло, расписанное за ночь затейливыми узорами,а после, через небольшое мокрое пятно, следить за мягкими хлопьями снега, укрывающими деревья и дома, за холмиками запорошенных за ночь машин. Я буду смотреть на ночное зимнее небо и ощущать себя счастливой от того, что мне довелось родиться именно в этой стране.
read more NEW
Концерт
Мы с мужем готовились к этому концерту с самого утра. Я – писала сценарий, по нескольку раз, перепечатывая приветственное слово. Вообще, я очень люблю поздравлять пожилых людей с праздниками. Они слушают меня, с каким-то теплым вниманием и терпением, как собственного ребенка, повторяющего заученный урок. Поэтому, когда мне предложили выступить в одном из клубов – я сразу же согласилась. Вопреки моим ожиданиям, в зале, были накрыты столы, то есть, стояла пластиковая посуда и стаканчики для воды. Меня попросили подождать.
– Без еды никто не придет! – промолвила устроитель праздника, находу надевая резиновые перчатки.
Наконец, гости расселись за столиками, и появился Гвоздь Программы – Пица. Вы спросили, кто это? Нет – Нет, это не итальянское имя, это изделие из теста, запеченное с остатками колбасы, помидор и сыра. Народ жадно набросился на еду, изредка, перебрасываясь репликами по поводу качества съедаемого продукта. Все это время, я, сидя перед публикой, пыталась понять, с чего же начинать концерт. Дело в том, что выход Пицы, в моем сценарии, предусмотрен не был и начисто сорвал эффектное вступление. Итак, провожая взглядом в желудки последние недоеденные куски, я нашла в себе силы начать ...
– Добрый день, дорогие друзья! Прежде всего, позвольте поздравить Вас с прекрасным праздником 8 марта и пожелать Вам...
– А можно еще пицы? – требовательный женский голос прозвучал откуда-то слева, и все, как по команде, повернули головы в сторону культурно – массового сектора.
– И пожелать Вам – стойко продолжаю я – счастья, здоровья и ...
– Нет, пицы больше нет , это два куска для опоздавших, – ответ не заставил себя долго ждать. Я продолжаю, благо микрофон в руках.
– Радости. Сегодня, я покажу Вам песни, написанные на музыку замечательного человека, певца и композитора Александра Бадова. Я включаю аккомпонимент и начинаю петь...
« А Родина прощала все, прощаясь
Костром рябин и запахом сирени,
И ветви ивы, до земли склонялись...»
– А что, кондиционер не работает?
Держусь...
« И соловьи разлуки песни пели...»
– Работает, передайте пульт.
Кодиционер находится за моей спиной, на сцене. Под проигрыш, ко мне, с пультом в руках движется мужчина, и приблизившись, отодвигает меня со словами:
– Извините, разрешите пройти...
«Кто звал меня, кто гнал в далекий край – звучат слова песни, как нельзя более акктуально...
– Сема, нажми на кнопочку...
Наконец, Сема нажимает кнопочку, и с чувством удовлетворения на лице, проделывает обратный путь к столу, через сцену, снова отодвигая меня, но уже, слава Богу, не извиняясь. И, все же, я сбиваюсь. Поскольку, пицы больше нет, несколько человек, оторвавших от тарелок, обращают, наконец, внимание на то, что на сцене кто-то стоит. Наспех, выхватываю первую попавшуюся страницу, приговаривая про себя « пожилые люди, успокойся, подумай, чем их зацепить? Ага! Война! Эта тема всегда актуальна.
– А сейчас, я спою Вам песню о женщине, прошедшей Освенцим. Всю свою жизнь прожила она с клеймом на руке.
Я начинаю петь под музыку, похожую на Бухенвальский набат.
« Синеют цифры на руке ее упрямо...»
– С кем она прожила всю жизнь? Я не расслышал?
«...Туманит взгляд слеза, прошедших дней...»
– С клеймом! – раздается справа от меня.
«Она сюда приходит в дни отчаянья,»
– А, так эта Радов написал песню?
« Как на свиданье с юнностью своей...»
С трудом, сдерживая бешенство, заканчиваю петь, без выражения, ведь все равно не слушают. Ну, думаю, ладно Женский день – женщина – любовь – ассоциативный ряд. Пою, все еще не сдаваясь, но уже без предисловий.
«Как мановением волшебной палочки
Смычок коснулся струн в душе разбитой...»
– Да ни за что! Я им так и сказала, они хотели, чтобы я пела им песни на идиш – раздается справа, хорошо поставленный, женский голос. Громко, совершенно не обращая на меня никакого внимания, делится она своими переживаниями со всеми присутствующими. Я снова сбиваюсь, и вовремя, так как, в следующий момент, сидящая по правую руку от нее дама, с грохотом высыпает на стол содержимое дамской сумочки, затем, под звон цепей, извлекает оттуда медальон, и с удов-летворением надевает себе на шею.
– Они ее не слушают, потому что она не поет наши песни! – это дива, с хорошо поставленным голосом, комментирует мое выступление.
Я все еще держусь, но мой верный компьютер, зависает, как бы, протес-туя против такого явного пренебрежения к человеку, пришедшему поздравить от всего сердца бывших соотечественников. А в этот момент, надевшая медальон дама, берет в руки микрофон и выходит на авансцену.
– Что Вам спеть? Только хлопайте в ладоши!А то музыки нет.
– Хава нагилу, – раздается со всех сторон. И происходит чудо! Еще минуту назад, сонные лица пробуждаются от спячки и громко хлопают в ладоши, изображая аккомпонемент. Дама поет, беспардонно, перевирая слова, но на это никто не обращает внимание. Все рады, все смеются, а, я со своими песнями, убираюсь во своясие зали-зывать раны. Вдогонку, слышу возбужденный строй голосов
– « Ой мороз мороз, не морозь меня,
Не морозь меня – а, моего коня..»...
Мы с мужем готовились к этому концерту с самого утра. Я – писала сценарий, по нескольку раз, перепечатывая приветственное слово. Вообще, я очень люблю поздравлять пожилых людей с праздниками. Они слушают меня, с каким-то теплым вниманием и терпением, как собственного ребенка, повторяющего заученный урок. Поэтому, когда мне предложили выступить в одном из клубов – я сразу же согласилась. Вопреки моим ожиданиям, в зале, были накрыты столы, то есть, стояла пластиковая посуда и стаканчики для воды. Меня попросили подождать.
– Без еды никто не придет! – промолвила устроитель праздника, находу надевая резиновые перчатки.
Наконец, гости расселись за столиками, и появился Гвоздь Программы – Пица. Вы спросили, кто это? Нет – Нет, это не итальянское имя, это изделие из теста, запеченное с остатками колбасы, помидор и сыра. Народ жадно набросился на еду, изредка, перебрасываясь репликами по поводу качества съедаемого продукта. Все это время, я, сидя перед публикой, пыталась понять, с чего же начинать концерт. Дело в том, что выход Пицы, в моем сценарии, предусмотрен не был и начисто сорвал эффектное вступление. Итак, провожая взглядом в желудки последние недоеденные куски, я нашла в себе силы начать ...
– Добрый день, дорогие друзья! Прежде всего, позвольте поздравить Вас с прекрасным праздником 8 марта и пожелать Вам...
– А можно еще пицы? – требовательный женский голос прозвучал откуда-то слева, и все, как по команде, повернули головы в сторону культурно – массового сектора.
– И пожелать Вам – стойко продолжаю я – счастья, здоровья и ...
– Нет, пицы больше нет , это два куска для опоздавших, – ответ не заставил себя долго ждать. Я продолжаю, благо микрофон в руках.
– Радости. Сегодня, я покажу Вам песни, написанные на музыку замечательного человека, певца и композитора Александра Бадова. Я включаю аккомпонимент и начинаю петь...
« А Родина прощала все, прощаясь
Костром рябин и запахом сирени,
И ветви ивы, до земли склонялись...»
– А что, кондиционер не работает?
Держусь...
« И соловьи разлуки песни пели...»
– Работает, передайте пульт.
Кодиционер находится за моей спиной, на сцене. Под проигрыш, ко мне, с пультом в руках движется мужчина, и приблизившись, отодвигает меня со словами:
– Извините, разрешите пройти...
«Кто звал меня, кто гнал в далекий край – звучат слова песни, как нельзя более акктуально...
– Сема, нажми на кнопочку...
Наконец, Сема нажимает кнопочку, и с чувством удовлетворения на лице, проделывает обратный путь к столу, через сцену, снова отодвигая меня, но уже, слава Богу, не извиняясь. И, все же, я сбиваюсь. Поскольку, пицы больше нет, несколько человек, оторвавших от тарелок, обращают, наконец, внимание на то, что на сцене кто-то стоит. Наспех, выхватываю первую попавшуюся страницу, приговаривая про себя « пожилые люди, успокойся, подумай, чем их зацепить? Ага! Война! Эта тема всегда актуальна.
– А сейчас, я спою Вам песню о женщине, прошедшей Освенцим. Всю свою жизнь прожила она с клеймом на руке.
Я начинаю петь под музыку, похожую на Бухенвальский набат.
« Синеют цифры на руке ее упрямо...»
– С кем она прожила всю жизнь? Я не расслышал?
«...Туманит взгляд слеза, прошедших дней...»
– С клеймом! – раздается справа от меня.
«Она сюда приходит в дни отчаянья,»
– А, так эта Радов написал песню?
« Как на свиданье с юнностью своей...»
С трудом, сдерживая бешенство, заканчиваю петь, без выражения, ведь все равно не слушают. Ну, думаю, ладно Женский день – женщина – любовь – ассоциативный ряд. Пою, все еще не сдаваясь, но уже без предисловий.
«Как мановением волшебной палочки
Смычок коснулся струн в душе разбитой...»
– Да ни за что! Я им так и сказала, они хотели, чтобы я пела им песни на идиш – раздается справа, хорошо поставленный, женский голос. Громко, совершенно не обращая на меня никакого внимания, делится она своими переживаниями со всеми присутствующими. Я снова сбиваюсь, и вовремя, так как, в следующий момент, сидящая по правую руку от нее дама, с грохотом высыпает на стол содержимое дамской сумочки, затем, под звон цепей, извлекает оттуда медальон, и с удов-летворением надевает себе на шею.
– Они ее не слушают, потому что она не поет наши песни! – это дива, с хорошо поставленным голосом, комментирует мое выступление.
Я все еще держусь, но мой верный компьютер, зависает, как бы, протес-туя против такого явного пренебрежения к человеку, пришедшему поздравить от всего сердца бывших соотечественников. А в этот момент, надевшая медальон дама, берет в руки микрофон и выходит на авансцену.
– Что Вам спеть? Только хлопайте в ладоши!А то музыки нет.
– Хава нагилу, – раздается со всех сторон. И происходит чудо! Еще минуту назад, сонные лица пробуждаются от спячки и громко хлопают в ладоши, изображая аккомпонемент. Дама поет, беспардонно, перевирая слова, но на это никто не обращает внимание. Все рады, все смеются, а, я со своими песнями, убираюсь во своясие зали-зывать раны. Вдогонку, слышу возбужденный строй голосов
– « Ой мороз мороз, не морозь меня,
Не морозь меня – а, моего коня..»...
В Е Н Я
Ему было плохо, как никогда в жизни! Накрахмаленный воротник рубашки царапал шею, галстук не давал возможность расстегнуть верхнюю пуговицу. Костюм жал под мышками, сковывая движения. Дай Бог памяти, когда он надевал его последний раз? Ну, точно, еще на свадьбе.
Битых 2 часа сидел он на жестком стуле, выдерживая на лице подобострастное выражение, как подобает просителю. Это было, пожалуй, самое противное. Когда, растеряв последние остатки терпения, а вместе с ним и здравого смысла, Веня встал, с шумом отодвинув стул, длинноногая секретарь, надменно поведя плечами, произнесла долго-жданное «проходите».
Кабинет был огромным и худощавый зам. Министра выглядел в кресле нелепо. Веня с трудом сдержал ухмылку.
– Присаживайтесь, Вениамин Иосифович! – произнес непредставительный мужчина, надтреснутым голосом, как бы нечаянно, сделав ударение на последнем слове.
Веня, достав носовой платок, вытер пот со лба. Не промокнул, а именно вытер, как делал это сотни раз в кабине своего грузовика.
– Итак, мы рассмотрели Ваше заявление.
– Ну, и что там не так? – Веня не часто общался с зам. Министрами, поэтому старательно формулировал в уме предложения, прежде, чем открыть рот, дабы не вставить ненароком крепкое шоферское словцо.
Большой начальник улыбнулся Вене, как несмышленому ребенку.
– Нет, нет, все так. Вот Вы в своем заявлении просите утвердить вас на международные рейсы. А у Вас, извините, образование 7 классов. Почему Вы не учились дальше?
И тут Веня не выдержал.
– Если бы доучился, то не сидел бы здесь, перед табой, в позе просителя! Табе ясно?
Глаза его налились кровью и позабыв для чего он здесь, брякнул, уже не заботясь о формулировке:
– Хотите сделать из меня трамвай? Не выйдет!
С шумом отодвинув стул, он встал и размашистыми шагами направился к выходу.
В приемной, остервенело сорвал с себя галстук. Вот жизнь! Сидит себе в кресле и решает кому быть, а кому нет. И все потому, что он доучился, а Веня нет.
Сколько себя помнит, его всегда все воспитывали: отец, мать, сестры.
В школе Веню даже к доске не вызывали, а ставили тройки еще до того, как начинался урок.
Поздоровавшись с классом, учителя неизменно произносили одну и ту же фразу:
– Веня, выйди из класса
– Я учил...
–Ладно, тройка, пойди погуляй
Однажды сестра заглянула в школу и не найдя его в классе, приоткрыв двери учительской спросила:
–А Веня где?
–А вон там, под трансформаторной будкой – курит,- в один голос ответили учителя.
Когда ему исполнилось 17, он женился. Нет, не по любви, конечно. Просто понимал – если женат, значит взрослый, а взрослым живется легче.
Долгих 4 дня семья разыскивали своего оболтуса. Бегали по друзьям, соседям, пока кто-то не вспомнил
– Так он, наверное, у жены...
На стук выглянуло заспанное лицо Валькиной матери
–А молодые сплять!
На отца страшно было смотреть. Выдернув прямо из постели новоявленного мужа, сняв ремень, полоснул Веню по мягкому месту.
– А носовой платок в спальню не забыл взять?!
Вступилась мать.
–Девочка опозорена, надо бы свадьбу сыграть, что уж теперь.
Сыграли свадьбу,покатали по местному обычаю тещу на тачке, а еще через 2 месяца обрили Веню в армию. Долгих полгода молодая жена не имела известий от своего супруга, пока, наконец, не получила в письме вместо слов любви старательно раскрашенную в разные цвета фигу.
Вот так их брак и распался.
Отслужив армию, домой Веня не вернулся. Для чего? Выслушивать сетования матери и грозный рык отца?
Получив профессию шофера, не стал заморачиваться с институтами и техникумами. Подхалтуривая, денег он получал не меньше. Жил в общежитии, питался в столовке.Вообщем, жизнь его удалась и можно было обзаводиться второй женой.
Надо сказать, что несмотря на его непрезентабельную внешность и довольно странный лексикон, с женщинами проблем не возникало. Всегда находилась попутчица, не очень щепетильная, с удовольствием соглашавшаяся скоротать вечерок с разухабистым и не жадным парнем, кутившим широко, по-купечески.
Когда Веня увидал Натку, то понял, что попал. Пожалуй, впервые в жизни он почувствовал к ней что-то, очень отдаленно напоминавшее то возвышенное чувство, о котором последние два года твердили ему на постылых уроках литературы в школе.
За рулем грузовика сидела нежная, хрупкая женщина, подложив под себя телогрейку, чтобы ноги доставали до педалей. Длинная русая коса ее, спускалась по спине, и уютно сворачивалась змейкой все на той же импро-визированной подушке. Синие глаза смотрели кротко, а белую матовую кожу, слегка покрывал естественный румянец, выдавая в ней абсолютно здоровую телом, и духом девушку.
Впервые в жизни Веня пожалел о том, что не читал книг. Одно дело подойти на танцах к какой-нибудь разнузданной девахе и, хлопнув ее пониже спины, со словами «Ну, чего стоишь, пошли потанцуем, давай, шевели колготками...» пригласить на твист, и совсем другое, подойти к приличной, скромной девушке.
И Веня, не зная, как поступить, попросту перекрыл ей своим грузовиком выезд из автопарка. Приоткрыв окно, и, широко улыбаясь, игриво произнес:
– Привет, Лявониха!
Какого же было его удивление, когда, вместо вполне уместной просьбы освободить проезд, в ответ раздался поток ненормативной лексики с добавлением местного фольклера, слабо доступного даже для его, Вениного, понимания.
Широко раскрыв от изумления рот, Веня, сосредоточившись, тщетно пытался раскрыть смысл перл, вылетающих из прекрасного ротика не-накомки, когда последняя, произнесенная ею на доступном языке фраза, расставила все по своим местам:
– Я табе як залявоню, так табе не будя мало...
Чувства, охватившие Веню в тот момент не имели названия, и он классифицировал их как – ЛЮБОВЬ.
По-скольку, разного рода сантименты для Вени были чужды, знаки внимания с его стороны включали в себя исключительно услуги по ремонту и обслуживанию Наткиного грузовика. Девушка не могла не оценить по достоинству его старания и, вскоре, они поженились.
Общность интересов, как известно, роднит, а потому, жили они неплохо.
Иногда, Натка, возвращалась с работы в слезах:
– Веня, у меня права отобрали....
Веня, грубовато приобняв жену, успокаивал:
– Не реви, дура. Тоже мне, шофер!
– Как я завтра выеду на трассу без прав?– все громче причитала Натка, щедро посылая ругательства в адрес своего обидчика – Каб цябе халера забрала да чорта у дупу.
– Тащи гроши! Где права забрали?
Ночью, пьяный, но довольный собой Веня, победоносно бросал на стол перед женой ее водительское удостоверение.
– Ездить научись, курица! Тоже мне, шоферюга с косой!
Веня, к тому времени, раздобрел и ремень на его брюках уютно утопал под жирком, пугающим своими размерами и выдающим, как благосостояние его хозяина, так и кулинарное пристрастие к шкварке сала с бульбой и чарке доброй горилки.
Летний отпуск, как водится, проводили вместе с семьей напарника в Крыму.
Заметив издали гаишника, усердно штрафовавшего незадачливых, голодных туристов у входа в придорожное кафе, под знаком «парковка запрещена», Веня, подъезжал к нему и приоткрывал окно своей «Волги».
– Доброго Вам дня!
Удивленный гаишник, как правило, растерянно уставившись на толстого белоруса, брал под козырек молча.
Тогда, не спеша, Веня, выходил из машины, позволяя увидеть себя всего и, выдержав паузу, пристально глядя в глаза гаишника произносил:
– Мы артисты из Белоруссии. Приехали на фестиваль «Крымские Зори».
Затем, обернувшись в сидевшему во второй машине напарнику, представлял его лейтенанту – Знакомьтесь, композитор Сидоренко.
И, озираясь вокруг, как-бы между прочим, добавлял:
– Вы не приглядите за машинами, пока мы поедим в кафе?
Припарковывал свою « Волгу» прямо под знаком, и не оглядываясь на обалдевшего гаишника, спешил он в гостеприимно распахнутые двери.
Представитель власти со всей ответственностью подходил к оказанному ему доверию и расплывался в улыбке, когда Веня сытый и довольный своей шуткой, подойдя к нему, уважительно спрашивал:
– Хотелось бы поблагодарить Вас письменно. Позвольте, книгу отзывов...
Опешив, гаишник смущался.
– А у нас нет такой книги...
– Очень жаль, молодой человек, искренне жаль, – с чувством произносил довольный собой Веня и приветливо помахав рукой из окна машины исчезал за поворотом дороги...
... Не успел он вставить ключ в дверь, как Натка бросилась навстречу мужу:
– Ну, что?
– Ды ничога.
– Прапусцилы?
– Ды пайшлі яны, очень надо!
– А девку во што одевать будзем? Знова дверима ляпнув, психованый?
– Пагавары язе у мяне, – глаза Вени налились кровью. Натка понимала – пора замолчать. Но уж больно надеялась она на загран.команировки мужа: бросила работу, сняла ларек на рынке, приготовилась торговать импортными тряпками. А тут...
– Што ж ты дурань нарабіў, як жыць цяпер будзем?
И Веня, не долго думая, ответил на выпад жены по-мужски, ударом в челюсть, сверху вниз. Натка, даже не вскрикнув, тихо опустилась на пол.
Когда опухоль на лице спала, она подала на развод. Одно дело терпеть его рукоприкладство за достаток в доме, и совсем другое за просто так.
Развод оформили быстро, и Веня, сев в свою, уже видавшую виды «Волгу» укатил на ней в «Новую жизнь».
«Новой жизнью» назывался совхоз на окраине Минска. Был он знаменит ликероводочным заводом, а также, хорошей Вениной знакомой Тамарой, работавшей на этом заводе технологом. Такое удачное сочетание не могло оставить равнодушным человека и с более слабой хваткой. Веня же, усмотрел в нем руку провидения.
Третья его жена была полной противоположностью двум первым. Она была моложе Вени на 15 лет, выше его на две головы, и считала себя утонченной личностью. Когда Веня собрался на историческую Родину, Тамара твердо заявила:
– В твою «жидовию» я не поеду.
И он поехал один. Поехал в надежде заработать на новый сруб и баньку в деревне.
Израиль встретил Веню с распростертыми объятиями. Солнце приятно согревало своими лучами не только тело, но и душу, и вводило в заблуждение, обещая все блага на святой земле.
Первую получку, по-русскому обычаю, Веня решил обмыть с коллегами по работе. Решить-то, он решил, да вот только силенки не рассчитал. Количество выпитого не превышало обычной нормы, да и качество не подкачало, а вот жаркий Израильский климат был не соответствовал белорусскому, а потому, ущерб нанесенный собственному благополучию, как физическому так и материальному, был несоизмерим с благодарностью коллег по работе.
Заказав новые зубные протезы (старые так и не были им найдены поутру), Веня, вынужден был проработать еще три месяца, дабы оплатить услуги стомотолога, и, вконец обидившись на евреев, без предупреждения, вернулся домой.
Открыв двери своим ключем, застал он молодую жену не в постеле с любовником, нет, это бы он еще мог простить, а за рекламными проспектами бюро путешествий.
– Веня! – обрадованно бросилась она ему навстречу, – А я, как чувствовала, что ты скоро вернешься!
Веню столь бурная радость от встречи с ним, насторожила.
– Ну...– хмуро произнес он, исподлобья, взглянув в ее голубые глаза.
– Венечка, ну не хмурься, мой суслик, мы поедим с тобой отдыхать, я думаю, в Турцию или в Испанию...
– Как ты меня назвала? Суслик?! Твой муж– суслик?
Глаза его налились кровью. Всю дорогу домой, он думал, как объяс-нить ей отсутствие денег, но так ничего и не придумав, решил, а, будь, что будет. И вот, она сама подсказала ему выход из ситуации. Суслик! С ума сойти! Ну, ругали его, Веню, бывало, разными словами, но, чтобы Сусликом назвать! Да что же это?
Все обиды и унижения, перенесенные им за последние несколько месяцев слились вдруг воедино, вместившись в одно, коротенькое слово «Суслик», и он, потеряв контроль над собой, занес свой огромный кулак, целясь в улыбающееся лицо молодой женщины.
В юные годы, благодаря своему росту, Тамара играла за сборную школы по волейболу, а потому, отреагировала на выпад мужа мгновенно, ударом сложенных вместе рук по загорелой, под Израильским солнцем, лысине мужа.
Очнулся Веня в больнице. Сквозь узкие щелки заплывших глаз, виднелась капельница.
Не боль, а обида захлестнула Веню при воспоминании о недавних событиях. Его избила баба! Бррр! Ну, и как теперь с этим жить?
В палату, приветливо улыбаясь, вошла медсестра.
– Больной, а Вам передача!– Она пожила пластиковый пакет на тумбочку и вышла, красиво шевеля бедрами. В пакете оказался флакончик зеленки, доверенность на получение его вещей из привокзальной камеры хранения, и записка. Развернув ее, Веня прочел «Зеленку пей, придурок!».
– Лошадь двухметровая! Зараза такая! – он перебирал в уме всевозможные эпитеты, но это не помогало, а наоборот, разжигало в нем злость.
Выйдя из больницы, Веня решил вернуться на Родину.
Купив билет на поезд, зашел он за вещами на вокзал. Не глядя на приемщицу, молча, протянув ей квитанцию и паспорт.
– Веня! Что это с тобой?– раздался до боли знакомый голос. И Веня увидел Натку, ту самую Натку, с которой связывало его 15 лет совместной жизни, ту самую Натку, которая растила их дочь, и, ту самую Натку, которая впервые пробудила в нем что-то, похожее на любовь. Веня, по-настоящему, обрадовался ей.
– Привет! А ты шо тут робишь?
– Працюю.
– Замуж выйшла?
– Да куды там, после тябе? А як там, у «Новаму жицци?» – Натка стыдливо отвела глаза в сторону, ее белая кожа покрылась красными пятнами.
И этот ее румянец, в одночасье, стер напрочь из Вениной памяти все неприятные воспоминания, пробудив в нем уверенность в том, что есть на свете человек, который, несмотря ни на что, любит его, Веню. В горле защипало, и он, в обычной, грубоватой своей манере, буркнул:
– Усё, ты свое отработала! Тяпер я буду! Пайшлі дадому...– и, ухмыльнувшись, добавил, – У старую жизнь.
Легко подхватив чемодан, направился он твердыми шагами к выходу, в полной уверенности, что жена последует за ним.
Как покупают квартиры в Израиле.
– Добрый день!
– Привет! Жарко сегодня!
– Жарко! И завтра обещали хамсин…
– Кола, кофе, вода?
– Спасибо, воду, пожалуйста.
Пью воду.
– Я хотела бы купить квартиру. Небольшую, недорогую, недалеко от моря
– Вы обратились по адресу. Вот список квартир. Отметьте, что бы вы хотели посмотреть.
– Мне нравятся вот эти три.
– Очень хорошо! Прочтите и распишитесь.
– Я не читаю на иврите.
– Не волнуйтесь, здесь написано, что если Вам понравится квартира,
Вы обязаны купить ее через наше агентство. Подписываю. Меня усаживают в машину и везут показывать квартиры. Обещаю подумать и ухожу. Все, что недорого назвать квартирой трудно. Ладно, можно взять ссуду, небольшую, процентов 30 и тогда… Обращаюсь в банк. Подписываю немыслимое количество бумаг. Жду. Неделю, две, месяц. Получаю ответ. Ура! В прежнее агентство не возвращаюсь – стыдно! Люди старались, возили меня, а мне не подходит. Иду туда, где меня не знают.
– Добрый день!
– Привет! Жарко, хамсин.
– Жарко!
– Кола, кофе, вода?
– Спасибо, колу, пожалуйста.
Пью колу.
– Я бы хотела купить большую квартиру недалеко от моря.
Снова ставлю подпись, меня возят, показывают квартиры, и снова не то. Клетки! В первом случае маленькие клетки, во втором – клетки большие. Ничего не поделаешь, придется искать виллу. Небольшую, недалеко
от моря. Но это уже другие деньги. Снова иду в банк. Подписываю бумаги. Жду. Неделю, две, месяц. Получаю ответ. Дали! Пока ждала ответ из банка – доллар прыгнул, процент поднялся. Цены на жилье поползли вверх.
Обращаюсь в другое агентство. В прежнее не захожу – стыдно! Люди старались, возили меня, а мне не подходит.
– Добрый день!
– Привет! Прохладно сегодня.
– Сыро! Скоро зима.
– Кофе, чай?
– Кофе, пожалуйста.
Пью кофе.
– Мне бы виллу. Дорогую, большую, на берегу моря.
Голос сзади:
– Привет! А шо, еще не купили?
Оборачиваюсь. Приветливое советское лицо еврейской национальности с ехидной усмешкой выглядывает из-за компьютера.
– Привет! – агенты начинают меня узнавать. Примелькалась. Это
плохо.
– Шо ищем сегодня?
– Виллу у моря.
Хозяин агентства прислушивается к нашему разговору и, расплывшись в улыбке, предлагает моему бывшему соотечественнику показать недвижимость. Мы выходим на улицу.
– Все русские одинаковы, – говорит мне агент. Вначале приходят в офис, скромные, неуверенные, боятся расстаться с деньгами. А через полгода покупают виллы в самых дорогих районах, – нотки зависти отчетливо слышны в его голосе.
– А что, израильтяне не так покупают?
– Они умные, они арендуют жилье.
Не буду я через него квартиру покупать! Подумаешь, израильтяне умные, а русские евреи, значит, дураки! 31 декабря. Новый Год. Интересно, а в Новый Год квартирные агенты работают? Пойти погулять, что ли? Ни елок, ни новогодней мишуры, ни снега. Холодно, сыро, скучно. Хочется праздника. Шампанское – это в 12. А сейчас выпиваю стопку JB и захожу в ближайший офис по продаже недвижимости.
– Шолом!
– Шолом! С Новым Годом, сестра! – раздается новогодние приветствие с ярко выраженным грузинским акцентом.
– С Новым Годом, – удивленно отвечаю я.
– Водка, виски, джин? – грузинское гостеприимство неистребимо даже на чужбине.
– Мне бы квартиру. Большую, недорогую, можно на окраине.
– Есть такая. Распишись, сестра, и поехали.
–А ничего, что праздник?
–У нас, сестра, праздник, когда мы деньги получаем, так что допивай свой джин, и поехали. То ли квартира оказалась подходящей, то приподнятое настроение соответствующим, а только купила я именно эту квартиру.
Как продают дома в Австралии
Звонок агенту по недвижимости:
– Добрый День!
– Назови свое имя! – с трудом разбираю я англо-китайский язык.
– Ты меня не знаешь. Я просто хочу узнать, по какой цене продается дом 8 по улице Маргарита?
– Здравствуй! Как твои дела? – постепенно начинаю его понимать.
– Спасибо, не плохо, а твои. – Непременный ритуал, фраза звучит повествовательно, никакого вопроса.
– Очень хорошо – ему тоже не позавидуешь. Видимо, мой русско-английский не лучше. Итак, обмен любезностями закончен, и я повторяю:
– Мне бы хотелось узнать стоимость дома по улице ...
– Замечательно! А для чего ты покупаешь дом? – подобострастный голос на другом конце просто захлебывается от восторга.
– Не важно, я просто интересуюсь ценой ...
– Ты покупаешь, чтобы сдавать внаем или чтобы жить в нем? – в голосе появляются нотки живого интереса.
–Так какова все же цена? – стараюсь пропускать мимо ушей вопрос, и держаться в рамках приличия, принятых в Австралии, то есть, с улыбкой в голосе и без тени раздражения.
–У нас большой интерес на этот дом!
– Поздравляю – я начинаю свирепеть, – так сколько дают?
– А сколько ты хочешь истратить?
– Это не важно, я задала простой вопрос и хочу получить на него ответ, сколько?
– Я думаю, хозяин согласится минимум за 600 максимум за 700..
– А 800 он не возьмет твой хозяин? – но это юмор не австралийский и до агента моя ирония не доходит.
– Что? Прости, Я не понял.
– Дом будет продаваться с аукциона?
– В зависимости…
– В зависимости от чего?
– В зависимости от того, сколько дадут
– А сколько уже дали?
– А сколько у тебя есть?
– Какое тебе дело, до того сколько у меня есть!
– Прости, я не понимаю.
– Все, забудь, я не хочу этот дом.
– Постойте, а какой ты хочешь?
– Никакой не хочу.
–Ты не хочешь покупать дом?
– Нет, передумала
– Если ты дашь хорошую цену, то возможно купишь еще до аукциона. Бросаю трубку. Все, достали. Вздыхаю свободно, но мне тут же начинают приходить текстовые сообщения с новыми адресами. Меняю номер телефона.
Все, теперь, если не засвечусь, не найдут!
03/08/2011. Наталья Крофтс. Родилась в г. Херсон (Украина). Окончила МГУ им. Ломоносова (Россия) и Оксфордский университет (Англия) по специальности классическая филология. Ряд публикаций в периодике (в журналах «Юность», «Слово\Word», «День и ночь», «Австралийская мозаика» и др.). Автор поэтических сборников "На маскараде душ" и "Осколки». Бронзовый лауреат конкурса художественного перевода «Музыка перевода – II» (2010), «Вице-королева поэтического перевода» («Пушкин в Британии – 2011»). Член редколлегий поэтического альманаха «45-ая параллель» и литературной газеты «Интеллигент». Живёт в Сиднее.
Кружение. Прозаические миниатюры
* * *
Устремив огромные собачьи глаза на человека, она пошла за ним. Как всегда в таких случаях, он сначала долго подманивал, потом осторожно погладил по светлой, всё ещё немного напряжённой голове. Наконец, она выдохнула, выпуская неловкость, и под густыми ресницами засветилось доверие. Со временем она пригрелась у очага и даже перестала тревожно постанывать во сне. По вечерам, влюблённо следя за своим хозяином блестящими глазами, она нежилась в тепле…
Во время одной из прогулок, перед тем, как покинуть город, он закружил её в переулках и потерялся в шарканье чужих, незнакомых ног. Она металась от двери к двери, пытаясь вспомнить, найти улицу, дом, тот особый запах, что окружал их место. Запах раз приснившегося счастья, такого же сияющего и мимолётного, как взгляд этой женщины, пытающейся его вернуть.
* * *
– Ах ты, кисочка моя сладкая! Соскучилась, чуденько моё носатое? Жратеньки хочешь? – приговаривала Ленка, насыпая полную миску консервов и выкладывая из школьной сумки несъеденный бутерброд с жирным куском колбасы.
Послышалось недовольное чавканье и шлепанье языком по тарелке. Налюбовавшись этим сокровищем, Ленка пошла к себе в комнату.
Вскоре пришла мама:
– Ты моя девочка-лапочка. Ну, на, покушай, солнышко… Сейчас тебе мама вкусненького даст, – и в подарок домашнему божку из сумки выплыла банка консервов какой-то новой улучшенной линии «Нежные кусочки в соусе. Индейка и печень».
Отец пришел поздно, когда Ленка с мамой уже поужинали и легли спать. Он налил себе борща, достал из тарелки жирную кость:
– На, красавица моя! Никто тебя без папы и не покормит. Давай-давай, прелесть, жуй!
Жирнючий мопсина невероятных размеров с трудом поднял огромное пузо на своих коротеньких лапках и, вздохнув со вселенской грустью, снова принялся за еду.
На пляже
– Девушка, который час?
Да, она хороша. Она это знала и привыкла к постоянным приставаниям, но на этот раз ухажер появился уж слишком внезапно, пока купальщица, прикрыв глаза, покачивалась на мягких волнах. От неожиданности она испугалась, а потом рассердилась:
– Вы что, с ума все посходили! Хоть в воде можно меня в покое оставить?!
Он пожал плечами:
– А где же ещё знакомиться?
В общем-то он прав. Курорт, пляж… Он по-своему оригинален, и глупо было так сразу грубить. К тому же, такие чистые зелёные глаза не каждый день увидишь. Она кокетливо улыбнулась:
– Но я же могла утонуть от испуга!
– Утонуть? – он, казалось, не понимал.
– Вот ушла бы под воду, – вздох, взгляд искоса на кавалера, – кто бы меня стал спасать? Так бы меня здесь больше и не увидели.
– А что ж в этом плохого?
Уж такого она простить никак не могла:
– Хам! Ну и плывите своей дорогой!
Он опять пожал плечами и нырнул. Серебристо-зеленоватый хвост изобразил что-то типа прощального взмаха.
Визжавшей помогли выбраться из моря и принесли воды.
* * *
Ухватив со стола аппетитный кусок мяса, она со всей прыти понеслась прочь, счастливо осязая добычу.
Однако её видели. Это она поняла по визгливым голосам, доносящимся из кухни:
– Ну вот, опять! Ну сколько можно?! Сил моих нет!
– Выдрать бы её хорошенько, чтоб неповадно было!
Сердитые шаги приближались. Вжавшись в диван, она раздирала, пыталась проглотить розоватую мякоть, но последний кусок никак не заглатывался. Челюсти предательски двигались, когда дверь комнаты распахнулась:
– Ну сколько тебе можно говорить, чтоб до обеда не хватала! Тебя что, не кормят?!
Никогда эти родители не понимают прелести украденной добычи.
* * *
Ты обнимаешь меня, и я чувствую, как дрожат твои руки. Не уходи. Мне страшно. Я вижу, как ты пойдёшь по коридору, чуть касаясь стены для равновесия, как ты вернёшься в палату, шаркая синими тапочками, как равнодушно глянет на тебя медсестра – вот, ещё один пришел умирать…
Не уходи. Мы ещё вместе. Здесь, у ворот больницы. Посмотри, какая красивая тёплая осень. Ветер перебирает опавшие листья и лёгкие редкие волосы на твоей голове. Не уходи.